изолятором, были более-менее сносные, не смотря на урезанный паек, запрет на курево и
часовую прогулку. Поместить туда могли на срок от недели до двух месяцев, потом
выпустить на несколько дней и посадить снова, но это касалось осужденных, которые
особо часто нарушали режим содержания. Достопримечательностью штрафного изолятора
была «музыкалка» — специальное помещение, обитое, как в «буйняке» психушки,
поролоном, покрытым кожей. В потолок был вбит толстый железный крюк, который
предназначался для подвешивания осужденных за наручники. Когда в «музыкалке» два
дюжих садиста, постоянно и с любовью выполняющих эту работу, «убивали» очередного
провинившегося, мягкая обивка комнаты совершенно гасила все его истерические крики.
Шныри штрафного изолятора потом вымывали с пола и стен кровищу. Я видел пару раз в
стационаре санчасти тех, кто выходил из ШИЗО — на них не было живого места (это
опера и войсковые выясняли, например, каким образом и кто занес в зону алкоголь или
наркоту). Основная масса заключенных, разве что кроме самых отмороженных, панически
боялась штрафного изолятора. Наверное, так оно и должно было быть, зэк должен
постоянно чего-то бояться — ШИЗО, наказаний в виде отмены передачи или личного
свидания, отмены льготы на условно-досрочное освобождение или смягчения режима
содержания (перевода в колонию-поселение), «добалтывания» срока, ужесточения режима
содержания в виде отправки на «крытую». Этот дамоклов меч днем и ночью покачивался у
всех над головами, постоянно напоминая нам о бренности арестантской жизни. Никто не
чувствовал себя в безопасности, ни одно из самых, казалось бы, надежных и «железных»
рабочих мест не давало гарантии, что тебя оттуда не собьют. Дело в том, что большинство
заключенных завидовали черной завистью тем, кто занимал должности типа завхозов,
«шнырей» при операх и другом начальстве, бригадиров в цехах. Они старались любыми
путями найти на них компромат и сдать его в оперчасть, заслужив право занять место
подсиживаемого. С самого утра у кабинета старшего оперативника выстраивалась длинная
очередь из тех, кто собирался сделать доклад на вольную тему. Тут же можно было
увидеть и завхозов с подарками, «самоделкиных» с заказанным ширпотребом, да и мы с
Олегом часто попадали в эту очередь с картинами под мышкой. Естественно, самые
злободневные вопросы, связанные с условиями жизни в зоне можно было решить
исключительно через начальство, поэтому к операм, замполиту и заместителю начальника
по режимно-оперативной работе так или иначе приходилось обращаться подавляющему
большинству. Мы с Олегом выполняли заказы старшего опера, за что он разрешал нам
получать внеочередные передачи, подписывал «личняки» по трое суток и не позволял
своим операм и козлам делать у нас шмоны.
Для разного рода «обиженных», «опущенных», «петухов», эпилептиков и очень старых по
возрасту заключенных существовал отдельный барак и отряд под номером семь.
«Петухам» запрещалось есть за общим столом, и поэтому на «помазанке» для них были
выделены несколько столов, отдельная, помеченная специальным способом, посуда, да и
приходили они в столовую последними. Но на каждом отряде все равно были пару своих
«опущенных», «обиженных» или «петухов», не пожелавших перейти в седьмой отряд.
Дело в том, что жизнь на седьмом была не сахар: старики и больные «без флага, без
родины», «петухи» — сплошная нищета и постоянные проблемы с куревом, чаем и едой,
потому что мало кто из них получал передачи из дома. В седьмой отряд могли засунуть на
время в наказание, например, «возвращенцев» из колонии-поселения. Здесь необходимы
некоторые пояснения.
Существовали (не уверен, существуют ли сейчас) «звонковые» статьи (например,
убийство с отягчающими обстоятельствами), когда осужденный должен был просидеть
свой срок «от звонка до звонка», не имея возможности освободиться условно-досрочно
или изменить режим содержания на более мягкий (перевод в колонию-поселение или, как
говорили раньше, «на химию»), когда заключенному подходила определенная законом
льгота. Остальные имели право на льготу в срока, указанные в Уголовном кодексе, — по
1/3, 1/2 или 3/4 отсиженного срока. Под ежегодную амнистию на усиленном режиме, где
сидели в основном «тяжелостатейники», попадали немногие. Решение о применении к
осужденному законной льготы принимал выездной суд, который руководствовался
характеристикой, поданной на него зоной. Администрация колонии могла рекомендовать