изменить меру пресечения или же наоборот. Когда суд получал такое ходатайство о
переводе зэка в колонию-поселение, это означало, что администрация лагеря как бы
гарантировала администрации «химии», что этот осужденный твердо стал на путь
исправления и с ним не будет проблем. И тут через какое-то время навалившиеся соблазны
«полувольной» жизни делают свое черное дело, и этот осужденный попадается на
злостном нарушении режима, чаще всего, «употреблении» (наркотиков, алкоголя, клея,
толуола — не важно). Его садят в местное ШИЗО и потом отправляют обратно в ту же
зону, откуда его привезли. Это позор для зоны и огромная «бочина» для несчастного зэка.
«Возвращенцев» было не много, примерно один на 50-70 поселенцев. К ним в колонии
относились крайне отрицательно и всегда отправляли его на непристижную по лагерным
меркам работу — в литейный или швейный цеха, сантехником и т.п. — с обязательным
поселением на каком-нибудь затрапезном отряде, в худшем случае — на седьмом. Там им
приходилось жить отдельно от общей обиженной массы, «за чертой», в отдельной
комнате, куда «петухи» входить не имели права. Все это, естественно, сказывалось на
общем отношении зэков к таким заключенным: они уже не «стояли» в зоне так, как
раньше.
Лагерные «петухи» вели себя тихо, никуда не лезли и жили своей жизнью. Время от
времени кто-то из осужденных пользовался их «услугами», но если вдруг их «накрывала»
администрация, то оба ехали в ШИЗО. С «петухом» общаться можно было только в
презрительно-высокомерной манере, ни в коем случае не здороваться за руку (это вообще
можно было делать только с тем, кого ты хорошо знаешь), бить рукой, есть за одним
столом — все, как в тюрьме. «Петухи», как правило, занимали соответствующие их рангу
должности — были шнырями, ассенизаторами, выполняли самую тяжелую и грязную
работу. На обычном отряде для них выделяли закуток, где они и ютились, стараясь особо
не шуметь.
Как и в тюрьме, незадачливому арестанту зона всегда готова была преподнести массу
сюрпризов в виде возможностей попасть «в непонятки», в момент оказаться по уши в
долгах или запороть бочину. Сидящие годами люди, радующиеся любому развлечению, ни
в коем случае не пропустят не в меру говорливого, хвастливого или слишком уж
перепуганного зэка. К потенциальным мишеням для издевательств можно отнести
национальные меньшинства, лиц с физическими недостатками, смешными фамилиями и
физиономиями, а также совершивших казусные преступления. (Например, был один,
который, напившись, упал в витрину магазина, разбил ее и уснул прямо на выложенном
товаре. Его осудили за попытку ограбления, и на зоне все над ним потешались до конца
его срока). Любого новенького на бараке сначала «пробивают»: подсылают к нему
«бешеного», который на него грубо «наезжает», и внимательно смотрят за реакцией. Если
«включил заднюю», хотя был прав на все сто, акции резко падают, если же дал достойный
отпор — больше не трогают. В первом случае сразу после «пробивки» новенького
попытаются «поставить в стойло», как-то унизить, что-то отобрать, обязать. Легкое
подтрунивание может вскоре перейти к прямым оскорблениям, и, если он снова
растеряется и смолчит, — пиши пропало, съедят. Того, кто мало отсидел в тюрьме или был
арестован в зале суда и не имеет достаточно опыта общения в уголовном мире, в зоне
запросто могут сделать должником. Методы те же — игра «под интерес», «постановы»
(искусственное создание ситуаций, приводящих к бочине), предложение «безвозмездной»
помощи и т. п.
Классика. «Ты не мог бы принести из моей тумбочки пачку сигарет?» Новенький идет,
берет, приносит, отдает. Тот открывает: «Не понял?! А где пятьдесят долларов, которые
здесь лежали?» Какие доллары, где лежали? Понятия не имею. Тут же находится пара его
друганов, которые под присягой готовы подтвердить, что видели, как он клал в пачку с
сигаретами полтюх баксов. «Опа, так среди нас крыса…» И новенький мало того, что уже
должен, — его репутация под вопросом, что весьма и весьма хреново.
«Не верь, не бойся, не проси» — в местах лишения свободы эту поговорку нельзя
забывать ни на секунду!
Девяносто процентов сидящих в колонии попали сюда за дело, процентов двадцать из них
я бы не выпускал на свободу вообще, потому что это законченные уголовники и наверняка
по выходу снова совершат преступления, которые планируют уже здесь. Это их образ