жизни, и они навсегда потеряны для общества как полезные его члены. Остальные десять
процентов, к которым я отношу и себя, попали сюда случайно. В основном я общался
именно с такими — директорами магазинов и фирм, работниками исполкомов,
министерств, управляющими банков, страховых компаний, коммерсантами из большого и
малого бизнеса. Это абсолютно нормальные люди, которых Система по тем или иным
причинам убрала от дел, освободив место для «своих» ставленников. Все они тихо-мирно
сидели свои срока, смиренно дожидаясь льгот на «поселки» и условно-досрочные
освобождения (УДО). Зоновское начальство прекрасно понимало, что такими кадрами
разбрасываться не стоит, и использовало их знания в своих целях. Основная масса
работала на «теплых» местах — в конструкторских отделах, бухгалтериях, на картотеках.
Кое-кому предлагали даже места завхозов. Например, Знаменный, побродив по зоне
несколько месяцев и сменив несколько мест работы, таки «решил вопрос» с оперчастью и
стал завхозом первого отряда. Правда, вверенные ему зэки поговаривали, что «у нас на
отряде завхоза фактически нет» — слишком уж он был покладистый и ленивый, зато у
него теперь была своя шурша с телевизором, где он мог делать что хотел.
Весной следующего года мне подошла льгота, позволяющая сменить зону на поселок. Я
ужасно волновался, ожидая какой-нибудь «подставы» со стороны они на меня повесили.
Но откровенно переговорив со старшим опером, человеком, надо сказать, неплохим, я
получил все гарантии, что уйду на «поселок».
Однако волнение не оставляло меня до последнего дня, когда таки состоялся выездной суд
и мне за хорошее поведение заменили режим содержания на более легкий — колонию-
поселение… В течение недели я сдал все дела, побегал с обходным листом и был
переведен в ИТКП № 109, которая находилась в то время на ул. Ковтуна в районе
Коммунальной на Новых домах (ее вскоре перевели куда-то за город, по-моему, в
Солоницевку).
29. Колония-поселение
Нас было человек десять-двенадцать со всей зоны, которых привезли на поселок в
обыкновенном автобусе. Заехав в ворота со «стаканом» дежурного войскового, он
остановился около большого пятиэтажного здания. Нас выгрузили во дворе, провели на
этаж и поселили в одной большой комнате — «карантине». Завхоз карантина выдал
постельные принадлежности, и мы начали проходить необходимые процедуры —
медосмотр, флюрографию, прививки, баню, регистрацию в отделе кадров. Потом нас
сфотографировал фотограф, само собой, тоже из осужденных. Обед и ужин в столовой
оказались вполне сносными и в корне отличались от зоновской баланды. Мы
переночевали, и на другой день с утра нас разбросали по отрядам, этажам и комнатам.
Это было обычное общежитие с комнатами, рассчитанными на четверых. По коридору
каждого этажа их насчитывалось что-то около двух десятков (всего в колонии было
человек триста). Кровати с панцирными сетками, чистое белье, общая кухня с газовыми
плитами и посудой, запирающейся в шкафчики, принадлежащие конкретным комнатам.
Актовый зал с телевизором, но магнитофоны и телевизоры были почти в каждой комнате
свои. Красота! Но больше всего меня поразил внутренний двор с небольшим плацем, где
устраивались проверки. За плацем начиналась симпатичная тополиная аллея со
скамеечками и клумбами, упирающаяся в КПП. Все это было огорожено невысоким
забором с колючей проволокой, за которым были видны жилые дома. С другого конца
аллея заканчивалась спортивной площадкой, любовно оборудованной осужденными
самодельными спортивными снарядами — волейбольной площадкой, турником, брусьями
и штангами. Тут же были две беседки.
Самое главное, что посещение родственников разрешалось каждый день в вечернее время
с 17-00 (вечерняя проверка была в 16-00, и еще одна — ночью) до 20-00. В этот же день я
позвонил домой, и вечером мои родные принесли мне обычную одежду. Я тут же
переоделся, представ перед ними в более знакомом виде. Это было такое облегчение,
которое я не могу описать словами! Мой дом находился в двадцати минутах ходьбы от
«поселка», поэтому жена и дети приходили ко мне каждый день.
Я поступил в распоряжение улыбчивого замполита, с которым мы моментально нашли
общий язык. Но моим непосредственным начальником был «отрядный», которого при
первом же знакомстве мне стало жаль до глубины души. Бывший ветеран афганской
войны, не нашедший себя после ее окончания, он глубоко страдал, явно был не на своем