С дипломом мне повезло. Тема была градостроительная – планировка и застройка жилого района и три типа жилых домов, никаких особенных проблем с излишествами. «Китайцев» на покраску генпланов найти было не так сложно, а перспективы я старался делать сам. На меня работало два самых квалифицированных «китайца» – ассистент кафедры Клара Георгиевна и мой друг Юрий Паскевич.
Преддипломную практику я проходил в Киевпроекте. Мне сразу же предложили поехать на обмеры в Новгород-Северский. Экспедицией руководил Николай Вячеславович Холостенко – блестящий знаток истории архитектурных памятников. Перед этим он руководил обмерами Кирилловской церкви. В группу входила одна женщина-архитектор, которая рассказала мне такую историю. На территории Кирилловской церкви находится психиатрическая больница. Для обмера купола они забрались на кровлю. Было очень ветрено, и она уговорила Николая Вячеславовича надеть свою вязаную кофточку и шапочку. Во время перерыва они все отправились в столовую, а Холостенко остался на кровле поработать. Кто-то его заметил, принял за больного и предложил слезть. Он в ответ прокричал:
– Я не могу слезть. Мне нужно еще на крыше поработать.
Пожилой мужчина в дамской кофте и шапочке сидит на крыше, что-то пишет и собирается поработать – сомнения отпали. Вызвали пожарную машину из ближайшего депо и отправили по лестнице двух санитаров. Естественно, он оказал сопротивление.
Но силы были неравными. Его все-таки сняли. И если бы к этому времени не подоспели сотрудники – неизвестно, чем бы это все кончилось.
Так что фактически я свою преддипломную практику провел на стенах Новгород-Северского кремля. Материал для диплома у меня был уже готов.
На защите меня спросили, за счет чего я решаю архитектурный облик жилых домов. Я держался стойко. Ни слова о декоративных элементах, на которых ловили моих предшественников. Только лоджии и вертикальное озеленение – вьющаяся зелень, столь широко применяемая в Европе. Это понравилось. После этого всех спрашивали, предусмотрено ли у них вертикальное озеленение. Все дружно отвечали, что да, а один наиболее преданный дипломник прямо с этого начал доклад.
Это был тяжелый период для архитекторов. Великая и нерушимая Академия архитектуры трещала по всем швам под массовым напором чиновников во главе с главным архитектором и аграрием Советского Союза Никитой Сергеевичем.
…Это был полный мужчина с красной физиономией, маленькими глазками и большими залысинами. Он сидел за огромным двуспальным письменным столом, говорил очень уверенно, но старался смотреть не на нас, а куда-то мимо.
– Скажу вам честно, поскольку мы с вами хорошо знакомы, – разоткровенничался заместитель начальника киевской таможни. – Лица еврейской национальности покидают Украину, вывозят белье и посуду. Вот и сидит наше население без товаров.
С нами он говорил в более мягкой форме, чем с другими посетителями. За два года до этого у меня в мастерской появились люди в фуражках с зелеными околышками и сообщили, что им нужно со мной серьезно поговорить с глазу на глаз. Мне стало не по себе. Когда мы остались наедине, один из них достал из портфеля бутылку французского коньяка. Оказалось, что они пришли ко мне по рекомендации одного из чиновников Госстроя с просьбой сделать эскизный проект реконструкции своего управления на улице Рейтарской. Мне стало легче. Они и в дальнейшем расплачивались импортным коньяком, очевидно конфискованным у отъезжающих.
Я слушал замначальника и думал – есть украинцы, есть армяне, есть эстонцы, а вот евреев в бывшем Советском Союзе нет. Есть лица еврейской национальности. Какой же чиновник-юдофоб придумал этот термин? Очевидно, такой же, как тот, что изобрел таможенные постановления со списком товаров, разрешенных к вывозу. Не было процедуры более унизительной, чем отправка своих вещей за границу, в Израиль, в Германию, в Америку… Белье нельзя, посуду нельзя, обувь иномарок нельзя. Следует длиннейший список, чего нельзя. Рядом – коротенький – что можно: подушки, ношенная обувь советского производства, пальто с отпоротым воротником.