– Да. У меня отобрали мастерскую и запретили проектировать, а у Райта в это время только начинался творческий подьем.
– А как же вы жили все эти годы без проектирования?
– Я ушел в живопись. У меня осталось достаточное количество друзей в мире искусства. Я писал их портреты. Многие мои архитектурные идеи использовали все, кому не лень. Так, например, когда я был в Париже на авторском надзоре при строительстве Советского павильона на Международной выставке, префектура Парижа предложила мне разработать проект многоэтажного гаража для такси. Я был не совсем уверен, имею ли я право это делать, и обратился к нашему послу Красину. Он мне сказал, что не видит в этом ничего плохого. Если мы продаем товары на экспорт, то можем продавать и архитектурные идеи. Я сделал этот проект как здание вантовой конструкции, совместив его с мостом над Сеной. Гараж так и не построили. А недавно я увидел проект Роллей – арены в США, и понял, что мою идею реализовали другие. А вы, если не секрет, по какому вопросу приехали в Москву?
– На Всесоюзное совещание по архитектурной климатологии. Я делал доклад по расчету инсоляции и естественного освещения зданий.
– Ах, молодой человек, молодой человек! Вот это вы делаете напрасно. Все науки, связанные с прикладной математикой, крайне неопределенные и поверхностные, а архитектура – наука точная.
Книга о творчестве Мельникова, вышедшая в серии «Мир художника», редактировалась 17 лет. В ней были переделаны и сокращены многие высказывания Мастера. Анна Годик приводит выброшенные строки: «В эти годы (1917) мы, русские, сами или нам подстроили, взорвали наш дом, и расходившиеся волны швыряли нас от голода к голоду. Было страшно за нас всех… Получив высшие знания, я оказался строителем пропасти».
Насчет Триеналь ди Милано он рассказывал так: «В 1932–1933 годах я часами просиживал в кабинетах знатных коллег, напоминая им каждый раз о тяжелом голоде, безработной жизни. Позор мой вдруг резко сменился неожиданностью – я оказался из всех нас единственным достойным занять персональное место на международной выставке. Идя на почту, я держал в одной руке письмо, а в другой сумку с пустыми бутылками, набранными для продажи, чтобы отправить письмо в Милан». В Италию его так и не пустили, уехали только его работы, а он восклицал: «Как я одинок, будучи в букете знаменитостей!».
Я запомнил эти афоризмы блестящего интуитивиста. Райт также начал свои лекции в Чикаго с афоризма: «Человека, одержимого идеями, всегда подозревают в ненормальности». У этих двух мастеров, действительно, было что-то общее. Это и отношение к своему дому как к образцу архитектурного творчества, это и интуитивное чутье конструктивных и технических решений. У Мельникова – это гараж для Парижа с применением конструкций, которые были реализованы только через 30 лет. У Райта – это гигантский шатер синагоги, а также много других объектов, среди которых «Империалотель» в Токио, который чуть ли не единственный уцелел во время землетрясения 1923 года. Широко известна каблограмма, полученная Райтом от мэра города Токио: «Отель стоит невредим, как памятник вашему гению, предоставляя совершенное обслуживание сотням бездомных». В этом отеле Райт применил конструктивные новшества, которые он почувствовал чисто интуитивно благодаря своему таланту. В результате здание не только не рухнуло, но в нем продолжали работать все системы.
9 апреля 1959 года закончился творческий путь Райта, и священник, отпевавший его, читал 121-й Псалом: «Господь создал его из небытия и вернул в грядущее навсегда».
Жизнь архитектурных произведений Райта продолжается и после его смерти. Его проекты продолжали строиться. Начинается реконструкция знаменитой «Виллы над водопадом», которая стала Меккой для туристов. За год ее посещает 150 тысяч человек.
Дело Мастера продолжает жить. Его вклад в архитектуру и человеческую культуру неизмерим. Во время интервью американскому телевидению в 1953 году он сказал: «Если демократия будет когда-нибудь иметь свободу и свою собственную культуру – архитектура будет ее основой».
Жизненный путь Константина Степановича Мельникова окончился в 1974 году. Шесть дней и ночей ждали разрешения председателя Моссовета Промыслова на захоронение на Новодевичьем кладбище, но разрешения не дали. Очевидцы рассказывают, что на гражданской панихиде в Союзе архитекторов, когда внесли гроб, распорядитель подбежал к родственникам: «Ордена, медали, поскорее!». Но орденов и медалей не оказалось. Остались только архитектурные памятники и мировая известность.