К тому же, в Башне «Трансвидео» Эмори работал неистово, частенько отводя того или иного актера в сторону, чтобы пояснить ему особые оттенки фраз, несколько раз изменял реплики пьесы на заключительной репетиции. К счастью, Кавана и Грабен уделяли внимание какому-то другому месту, давая Эмори больше свободы, чем у него могло бы быть, если бы они присутствовали на всех репетициях, как делали время от времени.
И релаксомат, ухо Эмори, прижатое ко всему миру, показывал признаки кое-каких изменений. До него доходили обрывки разговоров: в некоторых репликах Эмори узнавал свои собственные рассуждения, внедренные в пьесы.
Он видел, что его работа не проходит даром, и радовался. Общественное мнение постепенно изменялось. Оставалось еще много времени до того, как Карг улетит со своей коллекцией и вместо него появится армия захватчиков.
Хэл Херли появился в новой пьесе, которую поставил Эмори, а написал Ли Ноерс, и все рейтинги подскочили на астрономическую высоту. Херли, Ноерс и Эмори получили премии и похвалы от Грабена. Кавана оставался на заднем плане, кисло бурча поздравления.
Эмори иногда встречался с Беккетом, Нойерсом, Вигланом и некоторыми другими, из которых сформировалась основная группа, агитирующая за антиизоляцию. Они были полны идей и энтузиазма, но Эмори видел, что все смотрят на него как на лидера. Он единственный находился в таком положении, что мог прямо действовать через пьесы. Остальным препятствовал отдел сценариев и другие формы цензуры.
Шли дни. Эмори получил сценарий от Мэтта Виглана под названием «Гордость, ведущая к падению», в котором было спрятано не менее четырех скрытых интернационалистических ссылок, избежавших топора сценарного отдела, и засучив рукава принялся за работу, готовя пьесу к следующей неделе. Но от работы его оторвал неожиданный телефонный звонок.
Он схватил трубку.
— Да? Кто говорит?
В ответ на экране появилось квадратное, непривлекательное лицо Дэйва Каваны. Глава отдела сценариев выглядел еще более мрачным чем обычно, в его твердых глазах то и дело сверкал какой-то огонек, а тонкие губы были плотно сжаты и бледны.
— Что вам, Дэйв? Я занят новым сценарием Виглана, — раздраженно сказал Эмори. — Концепция все еще не разработана, и...
— Вы могли бы прерваться, чтобы повидаться со мной? — спокойно спросил Кавана.
Эмори пожал плечами.
— Я буду в студии в восемь вечера на репетиции. Что если я загляну к вам где-то около семи тридцати? Ладно?
— Нет, не ладно, — сказал Кавана. — Я хотел бы увидеть вас прямо сейчас.
Что-то в его тоне подсказало Эмори, что лучше не спорить. Вскипев в душе, он спокойно сказал:
— У меня есть планы на этот день, Дэйв. Это так срочно?
— Да. А насколько срочны ваши планы?
— Так себе.
— Тогда сломайте их об колено. Я буду ждать вас через час.
Эмори почувствовал как по спине катится холодный пот. Как бы высоко ни было его собственное положение, Кавана стоял все равно выше него на иерархической лестнице, а строгое соблюдение иерархии было законом видеобизнеса. Кавана очень редко давил так на Эмори. Вероятно, у него были серьезные основания и какие-то особые причины сегодня. У Эмори были мысли насчет этих причин, и он надеялся, что окажется неправ.
Кавана сидел за широким столом из натурального дерева, отполированном так ярко, что его отблески заставили Эмори вздрогнуть. В поведении главы отдела сценария или в его голосе, когда он заговорил, не было совершенно ничего дружеского.
— Садитесь, Джон. Сигарету?
Эмори машинально взял сигарету и небрежным движением большого пальца отщелкнул самовозгорающуюся капсулу. Он дважды затянулся и стал ждать.
— У меня здесь сценарий, — сказал Кавана. — Ли Ноерс прислал его этим утром. Возможно, вы знаете, что я читаю все сценарии, которые лично посылают наши писатели, и даю рекомендации отделу относительно необходимых изменений, которые они должны туда внести.
— Знаю, — сказал Эмори.
Кавана достал из стола твердую зеленую картонную папку и резко открыл ее. В ней лежала стопка напечатанного сценария. Эмори прочитал вверх ногами название: «Мистер Миллер встречает любовь» Ли Ноерса. В принципе, эта пьеса была достаточно безопасна. Мельком подумал о том, что туда мог вставить Ноерс.
Кавана подхватил выскользнувшую из папки записку.
— Я внимательно прочитал эту пьесу, так же внимательно, как читаю каждую пьесу, которая ложится на мой стол, особенно когда она подписана Ли Ноерсом. Это очень интересная пьеса. Но в ней есть семь различных интернационалистических намеков плюс один диалог на ту же тему, так что, в общем, пьеса совершенно безнравственна. И написано неаккуратно. Такая пьеса вызывает у старого театрала, как я, лишь содрогание, Джон. Я даже не могу ее отправить в отдел.