— Контракт Ноерса допускает определенный процент брака, не так ли? — натянуто сказал Эмори. — Почему вы побеспокоили меня из-за какой-то паршивой пьесы? Я ведь не агент Ноерса.
Кавана улыбнулся, и улыбка его была не из приятных. Перед Эмори мелькнули кривые желтые зубы. В отличие от Ван Грабена Кавана не потрудился заменить свои натуральные зубы белоснежными искусственными.
— Я отвечу по порядку на все ваши вопросы, Джон. Во-первых, контракт Ноерса больше ничего не допускает. Я аннулировал его контракт час назад, и на данный момент Ноерс уже у нас не работает. Разумеется, причиной я назвал девиационизм. Все его пьесы переполнены им.
Эмори нахмурился, но ничего не сказал. Ноерс уже много недель ждал, когда опустится этот топор. Вероятно, в этой пьесе он зашел слишком далеко, возможно, даже сознательно ускорив события.
— Во-вторых, Джон, а также и в-третьих, я побеспокоил вас по поводу этой пьесы потому, что обнаружил определенные нездоровые тенденции в вашей собственной работе. Например, пьеса, которая прошла в прошлую среду, содержала целых четыре реплики, которых не было в одобренном сценарии, вышедшем из моего отдела.
— Я ничего не знаю об этом, и...
— В этих репликах, — спокойно продолжал Кавана, доставая отпечатанный листок бумаги из ящика стола, — упоминаются блюда, которые в ходу в латиноамериканских странах, а также рис, являющийся основным продуктом восточных стран, один случай из английской истории и намек на безрассудное поведение французских женщин. Четыре прямые интернационалистические ссылки, и всех их не было в пьесе после того, как мой отдел очистил сценарий.
У Эмори зашумело в ушах, так что он едва слышал голос Каваны. Он уставился на его лицо, ставшее почему-то шире обычного, на тонкогубый рот и покрытые прыщами щеки. А ледяной голос Каваны все жужжал и жужжал у него в голове.
— Это показалось мне весьма странным, Джон, и я перепроверил ваши последние три пьесы. И еще более странным показалось то, что все они внезапно возникли после шоу Хэла Херли, а также вскоре после того, как Херли сыграл главную роль в вашей пьесе от четвертого мая.
Эмори почувствовал, что в горле у него внезапно пересохло.
— К чему вы ведете, Дэйв? Вы называете меня девиантом?
— Я просто предупреждаю вас, а никем не называю... пока что. Вы один из самых наших прекрасных режиссеров, Джон. Я бы не хотел, чтобы вы пошли дорогой Теда Беккета и Ли Ноерса.
— Вы косвенно обвиняете меня в подрывной деятельности. Вы обвиняете меня в тех вещах, которые внезапно появились в моих постановках.
— Да вовсе нет! — рявкнул Кавана. — Не надо говорить за меня. Я просто обращаю ваше внимание на определенные случайные ошибки и выражаю надежду, что вы сумеете избежать их в будущем. Иначе...
— Иначе что?
— Иначе мы, с сожалением, будем вынуждены аннулировать ваш контракт, Джон. Это причинило бы нам боль. Мы уважаем вас и ваш талант. А вы — талант, Джон, что очень редко в нашем бизнесе. Вы настоящий талант.
— Не надо осыпать меня стандартной видеолестью, — вспыхнул Эмори. — Это у вас не очень убедительно получается, Кавана.
— Ладно, — сказал Кавана очень тихим голосом, который был гораздо опаснее, чем любой гневный крик. — Буду говорить начистоту: мы собираемся очень тщательно контролировать ваши постановки. Если что-то найдем, то просто уволим вас. Наш бизнес не может вынести подрывной деятельности. Нам не нужны проклятые девианты-уклонисты, наполняющие головы наших зрителей грязью и интеллектуальным мусором. Понятно?
— Вот теперь я все понял, — сказал Эмори. — Спасибо, что ясно объяснили мне, Дэйв.
— Пожалуйста. Я надеюсь, что вы прислушаетесь к моим словам, Эмори. Вы не такая уж крупная фигура, чтобы мы не могли вас сломать. Каждое мое слово уже получило одобрение Грабена. Мы долгое время наблюдали за вами. И не потерпим всякой дряни. В конце концов, у нас есть обязанность перед нашими зрителями. И мы должны думать о наших клиентах. Мы...
— А теперь вы злитесь, Дэйв. Успокойтесь.
Эмори усмехнулся прямо в лицо главе сценаристов, встал, погасил сигарету об атласную оборку стола Каваны, повернулся на каблуках и ушел.
Он спустился на лифте в свой кабинет, находящийся на десять этажей ниже кабинета Каваны. Там он набрал номер Ноерса. Как только худое лицо писателя появилось на экране, Эмори сказал:
— Кавана только что вызывал меня на ковер. Он сказал, что уволил вас.
— Примерно час назад. Я думаю, он выявил несколько тайных вставок в моей последней пьесе. Я справлюсь, хотя... Мой агент уже договаривается, чтобы я писал пьесы для «Юниверсел» за полцены под другим именем.