Я посмотрел на Анри и Лёню. Анри был необычно задумчив, а Лёньку просто колотило от еле-еле сдерживаемого бешенства. Вот ему-то я и предложил высказаться первым. Лёня вскочил на ноги : " Я таки не понял - за какие гроши в колхозе базар ? Я, конечно, бациллой альтруизма ни разу не укушенный, но стыдно на лице мне никто не отменял. Князь подарил нам дом и Родину, а мы что...? Будем иметь игру в таракана под тапком ? Командир, поимей себе мнение от меня - я за драку ! Я сильно извиняюсь, но я тут что, по ходу, самый умный ? Только я себе имею мнение за то, что это наезд не на княжество ? Чтоб меня мама не рожала, но мне сдаётся, что пришло время показать этим "шлимазлам" зубы нашего радостного оскала. И нехай это будет последняя счастливая картинка в их наглой и беспардонной жизни !Командир, поднимай бригаду. Пойдём и налимоним сику этим засранцам, чтоб им туалета не увидеть до самой смерти. Всё, не надо во мне делать дырки глазами, я закругляюсь.
Короче, я за драку ! "
Надо было видеть лица присутствующих, обалдавших от такого Лёниного монолога. Я глянул на Анри и кивнул ему, приглашая высказаться. Анри, обычно выражающийся крайне куртуазно и витиевато, на сей раз просто поразил меня спартанской лаконичностью - " Я за драку !".
Я глянул на Змея, который с отсутствующим лицом втихаря подъедал уже вторую куропатку, лишив меня даже надежды на ужин. " Змей, а ты чего ждёшь..?" - не выдержал я. Ратмир удивлённо выгнал брови на лоб : " Как это чего..? Приказа, естественно. Не обсуждать же то, что обсуждать смысла не имеет.".
Обсуждение я закрыл одной фразой : " Значит так, друзья мои, как я понял все за то, чтобы сделать нашим врагам похохотать. Анри, дай команду пехоте готовиться к маршу. Лёня, артиллерия на тебе, готовься к маршу. Змей поднимай своих, вам первыми выступать."
Я высунулся из шатра - "Дежурный офицер, ко мне ! Всех офицеров подразделения ко мне в шатёр через час !".
В шатре царило радостное возбуждение. Всеслава облегчённо улыбалась, переведя наконец-то дух. Вышата набулькав себе кубок винца в пол ведра, пытался его продегустировать одним глотком, а Роксанка светилась солнечным зайчиком, втихушку норовя дотянуться своими шкодливыми ручками до моих револьверов, висящих на стуле.
Прежде чем рассказывать о наших дальнейших действиях, наверно пришло время более подробно осветить Вам то, что по сути представляла из себя наша бригада. Во-первых, это первый пехотный батальон. Он у нас считался и назывался гренадёрским потому, что народ в него подбирался рослый и физически сильный, а на вооружении каждого бойца кроме десятизарядного ружья находилось ещё и по десятку гранат, напоминающих немецкие гранаты времён Второй Мировой с тёрочными запалами. Ружья имели ножевые штыки, которые можно было использовать, как простые ножи. Патронная сумка на сотню зарядов, каска-шлем, бронекираса и сапёрная лопатка притороченная к ранцу. На ремне две гранатных сумки. Зелёная гимнастёрка и свободные штаны с несколькими накладными карманами, заправленные в высокие сапоги. В холодное время - куртка с обилием карманов. Головной убор - кепи с длинным козырьком. Всё это украшалось погонами и шевроном батальона на рукаве. Батальон был "заточен" под бой в строю и как подразделение прорыва.
Батальон состоял из шести рот , численностью по 120 человек, разбитых на шесть взводов, которые в свою очередь состояли из двух отделений под командами капралов. Взводом командовал сержант, а ротой лейтенант. Кроме этого батальону придавалась отдельная рота огневой поддержки, в которую входили расчёты шести миномётов и трёх пулемётов. Отдельно при батальоне находились минно-сапёрный взвод и взвод разведки. С батальонным обозом, заменяющим службу снабжения и лазаретом в батальоне набиралось без малого тысяча человек. Командовал этим батальоном майор Генрих Шлихт, заработавший у своих подчиненных кличку "Штырь". Почти двухметровый саксонец. Блондин, голубые глаза... и упёртый , как ишак Насретдина. В своё время долго служил в гвардии короля Баварии, откуда угодил под расстрел за спонтанное набитие морды командиру полка за излишнее внимание к своей супруге. Трибунал, смертный приговор .. и прощание с женой , которая всё-таки так и умудрилась сменить своё почти вдовье существование на постель жены командира гвардейского полка. В этот-то момент мы и успели выкупить его из пересыльной тюрьмы, где он ожидал этап для следования к месту приведения приговора к исполнению. Генрих, после этой истории, слегка чурался женщин, а бригаду считал своим домом, семьёй и Родиной.
Второй пехотный батальон у нас считался и назывался егерским. Набирали туда, как правило, людей отличающихся любовью к меткой стрельбе - охотников, браконьеров ( хотя, чем вторые отличаются от первых - для меня загадка ), лесников и просто любителей пострелять. Роты егерского батальона натаскивали под самые различные задачи. Действия в рассыпном строю, в каре и колоннах, в засадах и окопной обороне. Численный состав , организация и вооружение было идентично гренадёрскому батальону, кроме нарукавных шевронов. Командовал этим батальоном майор Франсуа де Ланси, любовно величаемый бойцами и офицерами подразделения кличкой "Шило". Провансальский барон, среднего роста, смуглый и черноволосый, с глазами цвета спелых маслин. Отличный фехтовальщик, мало в чём уступающий нам с Анри, великолепный командир, любимый и уважаемый своими подчинёнными. Вне службы - выпивоха, бабник и невероятный любитель музыки. Именно с его подачи в бригаде был сформирован небольшой военный оркестр. К нам попал самым банальным образом - пришёл в лагерь под Старградом , оборваный и голодный, в ботфортах, у которых уже отсутствовали подошвы. В ножнах - сломанная шпага, а за поясом - два пистолета без зарядов. Как потом выяснилось, Франсуа два месяца уходил через пол Европы от отряда церковной стражи и от братьев-иезуитов, воспылавших непреодолимым желанием улицезреть тушку барона де Ланси на церковном костре. История барона была , как и всё в жизни, одновременно и банальна , и трагична. В своё время Франсуа сподобился влюбиться вусмерть в девушку-эльфийку. История этой трагической сумасшедшей любви заслуживает отдельного повествования, но если быть кратким, то барон умудрился пережить два десятка дуэлей с родственниками девушки, не убив ни одного противника, заканчив все дуэли ранением своего "визави" в левое плечо. Знаете, одно только это, очень многое говорило о нашем майоре, ибо эльфы по части владения клинковым оружием, были далеко не дурни и славились в этом мире, как непревзойдённые фехтовальщики. В общем, красавица -эльфийка стала баронессой де Ланси, при крайнем неодобрении церкви и родственников Франсуа.А, надо бы заметить, был у нашего барона грешок - на досуге баловался собиранием и чтением старинных манускриптов, что сильно не одобрялось христианской церковью. И вот , как-то раз, Франсуа уехал по каким-то срочным делам в столицу провинции Экс-ан-Прованс на несколько дней, оставив дома любимую жену, что уже была почти на сносях. Вернувшись из поездки обнаружил вместо цветущего поместья чадящие дымком развалины пожарища, трупы домашней прислуги и остатки жены на прогоревшем церковном кострище. Чудом уцелевший мальчишка-конюх и поведал тихо сходящему с ума барону, что на второй день после его отъезда в поместье нагрянул отряд церковной стражи с двумя иезуитами во главе. Кто и зачем на него натравил церковников, Франсуа никогда не рассказывал, да и мы не сильно-то этим и интересовались. По рассказам самого де Ланси, он саморучно выкопал могилу любимой и три дня провыл на погосте, пугая всю округу своим плачем и рычанием. А на четвёртый день отправился творить самое святое для мужчины - МЕСТЬ ! По всему Провансу прокатился странного вида мор. Церковные стражники погибали в подворотнях городских домов и в трактирах, в нужниках и на постах. Состав прецептории иезуитов численностью сократился до нуля, потравившись словно крысы во время общего праздничного обеда. Пара родственников Франсуа умудрились отдать концы прямо у себя в спальнях от внезапной нехватки воздуха. Собственно, это не трудно понять, т.к. ещё ни у кого не получалось наполнять свои лёгкие кислородом перерезанным горлом. Когда наконец-то сообразили чьи это забавы, по следам Франсуа бросили всех, кого только было можно - отряды церковной стражи, иезуитов и дружины родственников Франсуа гнали и обкладывали его словно дикого зверя. Зверь оказался гораздо зубастей, чем беременная женщина на костре, из-за чего дороги Европы и украсились сотней трупов загонщиков. Из всех причастных к этой истории в живых остались только архиепископ Прованса и его секретарь, которые сейчас обретались в стольном граде Ватикане, в связи с тем, что архиепископ получил кардинальскую шапку и вместе со своим секретарём перебрался славить Господа в ряды Папской курии. Учитывая, что де Ланси мне уже несколько раз намекал на получение им отпуска для турпоездки в Рим, я думаю, что эта история ещё до конца не закончилась.
Ну и , надо заметить, что тяга к вину и женским прелестям никоим образом не сказывалась на служебном рвении майора. Единственным, по-моему мнению, недостатком Франсуа являлась его манера лезть в рукопашную схватку поперёд своих егерей, взявши привычку палить из двух револьверов по сторонам, как пьяный техасский ковбой на разборках за угнанное стадо. Ну и для полноты картины, стоит упомянуть лелеямые Франсуа усы и бородку-эспаньолку, таскаемую постоянно в ухе серёжку покойной жены, с крупным изумрудом... и манеру украшать свою офицерскую каску плюмажом из страусиных перьев.
В довесок к этим двум пехотным батальонам имелась отдельная минно-сапёрная рота общим составом в две сотни душ, имеющих врождённую тягу к процессу поджигания и устройству неожиданных фейверков фугасно-осколочного воздействия. Короче, двести конченных отморозков под командой лейтенанта Свена Ларсена, любимого ученика Зверя по минно-подрывному делу. Свен к нам попал прямо из каторжных каменоломней , куда угодил за активное каперство в водах Балтийского моря в качестве канонира пиратской шхуны. Этот двухметровый молчаливый блондин насортировал себе в роту отморозков под стать себе и теперь рота могла выполнять практически любые задания. От возведения редутов до минирования предполья, от устройства минных засад до подрыва замковых стен. Рота была усилена двумя миномётами и парой пулемётов.
Но самым своеобразным подразделением в нашей бригаде являлась рота хозяйственников, которую сколотил Лёня. По какой-то странной причине там пособрались в основном бывшие пираты, оказавшиеся народом рачительным и хозяйственно-прижимистым. И вот эти сто с лишком головорезов держали имущество бригады в железных руках. Кроме того, Лёня уселся на шею Зверю, истребовав , чтобы Зверь самолично занялся боевой подготовкой роты хозяйственного назначения. В конце концов подобный подход к осмысленному использованию роты привёл к тому, что даже элитные бойцы разведвзвода старались держаться подальше от Лёниных завхозов. Рота из бывших пиратских абордажников творила чудеса, когда дело доходило до рукопашных схваток и до боя грудь в грудь. Лёня, который являлся моим заместителем и обретался в чине подполковника, вытряс из меня звание лейтенанта своему заместителю и по совместительству командиру хозроты Леопольду Штуккеру по кличке "Гасила", который , собственно, и тянул на себе всю хозяйственную деятельность по обеспечению бригады всем необходимым. Гасила с малолетства топтавший палубы кораблей балтийских каперов и доросший до должности командира абордажной команды одного из них, пользовался в роте непререкаемым авторитетом и славой человека умеющего решать проблемы одним ударом. С виду он больше напоминал купца средней руки - среднего роста, блондин с залысинами и сединой. Небольшое пивное пузцо, крепкие руки и широкие плечи. Вот только глаза выдавали - из них будто торчало два ствола, заставляя иных его собеседников зябко передёргивать плечами. Роту он держал в железных рукавицах, поддерживая жёсткий режим её деятельности и тренировок. В общем, это был человек, на которого можно было положиться в любой ситуации. Роту постепенно вооружили длинными дальнобойными ружьями, обеспечив должную снайперскую подготовку, револьверами и саблями, наподобие абордажных. Амуниция была однообразной во всей бригаде, так что рота красовалась кирасами и ротными шевронами на рукавах курток. Главной ударной силой бригады всё-таки являлась наша артиллерия. Первая и вторая батареии двенадцатипушечного состава каждая громко и торжественно именовались нами, как гаубичные. Сами понимаете, что к современным гаубицам наши пушки имели самое отдалённое отношение, но для этого мира это было чудо-оружие. Казнозарядные, стволы оснащены откатниками и затворами, а лафеты поворотным механизмом с раздвижными станинами.Чтобы не утомлять Вас неинтересными техническими подробностями, просто скажу, что стреляли наши 120 мм-тровые орудия фугасно-разрывными снарядами с разлётом поражающих элементов до трёхсот метров на расстояние до 9-10 километров, что по меркам этого мира было очень серьёзно. Батареи насчитывали по двести человек личного состава, делились по шесть артиллерийских взводов и по четыре взвода обслуживания и управления, куда входили ездовые , корректировщики и сигнальщики. Первой батареей командовал лейтенант Матвей Гудыма по кличке "Полпуда", заработавший её своей любовью к тренировкам с полупудовыми гирями. Был Матвей метра под два ростом и силищи немеряной. В одиночку орудие из грязи дорожной вытягивал. Происходил из боярского Новгородского рода, да ещё и являлся единственным наследником влиятельного в Господине Великом Новгороде боярина Гудымы, активно сотрудничающего с гномьими кланами.К нам в компанию Матвей попал благодаря живости своего характера и любви к популярным новгородским кулачным боям. Во время праздничной забавы стенка на стенку, он сподобился так приласкать своим кулачищем сына городского посадника, что тот не долго думая решил отдать Богу душу. Понимая, что жизни ему после этого в Новгороде не будет, был в тайне усажен отцом на отходивший в Любек купеческий кнорр, на котором и прибыл в город, где трудились не покладая рук наши вербовщики, не обделившие своим вниманием этого богатыря. Попав таким образом в наши дружные ряды, Матвей в течении года проделал карьерный путь от рядового до лейтенанта. Был "Полпуда" любим подчинёнными и женщинами, как все физически сильные люди обладал незлобивым добродушным характером и любовью к хорошей шутке и розыгрышу. Второй гаубичной батареей командовал лейтенант Юзеф Слуцкий по прозвищу "Заноза". Про этого человека вообще можно бы было целый авантюрный роман написать. Юзеф был классическим представителем старопольской мелкопоместной "гоноровой" шляхты. Будучи третьим и самым младшим сыном в семье, имея шанс получить в наследство только гнездовье оголодавших мышей, отправился на Запорожскую Сечь, которая в этом мире играла значительно более значимую роль, чем в нашем мире и в нашей истории, являясь весомым сдерживающим фактором напора турок на Европу и поставщиком наёмных казачьих отрядов на театры военных действий Европейских конфликтов. На Сечи, благодаря своему вспыльчивому и неугомонному нраву, столь уважаемому запорожским "лыцарством", заработал кличку "Заноза" и в совершенстве освоил знаменитую обоерукую казачью рубку. В конечном итоге, в знаменитом походе сечевиков на Трапензунд, после которого на Сечи ещё лет пять даже портянки признавали только из шёлка, оказался в качестве наказного главного "гармаша" похода (командующего артиллерией). После этого похода решил посетить отчий дом и попроведовать семью, да по дороге нарвался на чамбул ногайцев , шедших в набег на Подляшье, что и привело его к посещению невольничьего базара в Кафе в качестве предмета торговли. Так Юзеф оказался гребцом на турецкой галере. Почти год ворочал весло в паре с огромадным чёрным орком по имени Гиртран , деля с ним последний глоток воды и последний кусок пресной лепёшки. На их счастье, одним солнечным днём их галеру взяли на абордаж мальтийские рыцари. Слуцкий уговорил ставшего ему побратимом Гиртрана отправиться в гости к нему домой. Полгода парочка побратимов добиралась до Польши, где по прибытии застало на месте поместья давно остывшее пепелище. История для Польши вполне себе ничем не примечательная - поссорились два соседа. Чего уж там старший брат Юзефа не поделил с представителями рода Потоцких - уже не доискаться. Но в одну из тёмных осенних безлунных ночей налетела на поместье дворовая сотня гайдуков князя Потоцкого со всеми отсюда вытекающими последствиями. Единственное на что хватило Юзефа с Гиртраном - это спалить ближайшее одно из поместий Потоцких и рвануть в бега. Уже где-то в германских княжествах их путь пересёкся с дорожкой вербовщиков нашей бригады. Так эта парочка и оказалась в доблестных рядах второй гаубичной батареи. Думаю не стоит упоминать, что Гиртран был помощником командира батареи , пребывая в сержантском звании и по сути являясь тенью лейтенанта Юзефа Слуцкого. Батареей из десяти полевых орудий в таком же составе, как и гаубичные, командовал Пепе Джованни по кличке "Лис", который ходил в помощниках ещё у Пьетро ла Гварди задолго до моего появления в бомбардирской роте наёмников. Сорокалетний обстоятельный мужик, прошедший не один десяток военных компаний, по словам Лёни имеющий всегда "своё мнение при себе", был влюблён в свои полевые пушки, в бригаду и в меня. Причём, именно в такой последовательности. Как только было опробовано первое поступившее на вооружение бригады полевое орудие, стрелявшее на 3-4 километра фугасно-осколочным или картечным снарядом, Пепе превратился в "фаната" тактики сопровождения пехоты огнём с колёс и стал считать свою батарею "пупом" всей бригады. Довесок к своим пушкам в виде конных прицепных зарядных фур, затворов и осовремененных лафетов воспринимал, как подарок свыше. Ну и мой авторитет, соответственно, стоял у него, если и не впереди слова Господня, то где-то рядышком. Миномётная рота из двенадцати 100 ммитровых миномётов ( или , как мы их называли - бомбомётов ) способна была накрыть сплошным ковром разрывов любую площадь на расстоянии пяти километров от своих позиций. Командовал этой батареей в таком же, как и остальные батареи составе, один из самых безбашенных людей, которых мне довелось встречать в своей богатой на события жизни. Адольф Шнитке, сорокалетний математический гений, возглавивший в тридцать лет от роду ( по меркам этого мира - ещё пацан сопливый) кафедру математики Лейпцигского университета и умудрившийся влюбиться в собственную студентку , с которой и затеял строительство тихого семейного счастья в маленьком арендованном домике на окраине Лейпцига. Но жизнь такая штука, что постоянно норовит подбросить нам какой-нибудь шкодливый сюрприз. Не обошла она своим вниманием и Адольфа. Вернувшись как-то домой не во-время, он и поимел возможность насладиться зрелищем, в иных любовных романах почему-то именуемым - интересным. Что хотите со мной делайте, но мне не понять, что может быть интересного в том, что малознакомый Вам мужчина со всей старательностью одаривает Вашу женщину вниманием в Вашей же семейной постели, да ещё и при том, что эта женщина явно не против этого. Вот и Адольфу это зрелище явно не доставило удовольствия. Я так думаю, что оно его даже как-то сильно расстроило. Иначе было бы трудно объяснить - зачем он увлёкшуюся друг другом парочку нашинковал в куски подвернувшимся под руку мясницким разделочным топором. После этой истории, как мне кажется, Адольф слегка, как опять же говаривал щедрый на обобщения Лёня, "перепутал жопу с головой" и кинулся во все тяжкие. Сначала примкнул к каким-то бунтовщикам в Чехии, потом вообще оказался среди банды каких-то лесных любителей гоп-стопа на свежем воздухе. И уже будучи в розыске доброго десятка полицейских сил различных княжеств, графств и герцогств, попал в нашу дружную компанию. К картине этой можно лишь добавить, что невыполнимых задач и поручений для Адика не существовало. Как-то во-время штурма какого-то очередного вражеского замка, сержант его роты крайне не вовремя сподобился отказаться выполнять его приказ о переносе огня, упирая на то, что мол всякий сопляк будет ему указывать куда ему стрелять и когда. Другой бы может полез драться или скандалить, но только не наш Адик. Абсолютно молча, он саблей смахнул сержанту голову и ухватив её за роскошный чуб так и продолжил метаться по позициям роты до конца боя, постукивая этим выразительным предметом по головам и спинам нерадивых заряжающих и наводчиков. Думаю, не стоит Объяснять, что авторитет Адольфа в роте был непререкаемым, а приказы исполнялись быстрее, чем он успевал их договорить. Было бы уж совсем неправильным не упомянуть командира нашей пулемётной роты Василия "Зацепу". Васенька был самым натуральным Рюриковичем, которые и в этом мире буйствовали и колобродили на просторах Руси. Являясь шестым младшим сыном князя Владимирского, был отправлен своим папашей в Кёнинсберг для углублённого изучения наук в местный университет. Но и в этом случае злой рок судьбы не прошёл мимо нашего друга. Василий, двухметровый красавец, блондин с голубым наивным взором и сластолюбивой улыбкой радостного дебила на лице, настолько был поражён и впечатлён доступностью местных женщин и обилием разливного пива, что не успев вкусить и малой толики премудрости преподователей местного университета, ушёл в глубокий полугодовой загул. Как и водится в этой жизни, загул закончился подорванным финансовым положением русского "студиоса" и целым рядом претензий со стороны местных сил правопорядка, что и послужило причиной срочной вербовки Василия в ряды гренадёр геройской прусской пехоты. Но и там у Васи как-то не сложилось. Капралу, который по своему обычному разумению, взявшемуся обучать Зацепу премудростям шагистики в строю с помощью палки, повезло оказаться в полковом лазарете всего с четырьмя переломами конечностей и сломанной челюстью. Вася же с той поры числился в Прусской королевской армии дезертиром. Попав в заботливые руки наших вербовщиков, был переправлен в расположение нашего лагеря под Старградом, где , как раз, началось испытание пулемётов и формирование новой роты.Сказать, что Вася влюбился в этот вид нового оружие - не сказать ничего. В общем, через год Василий Зацепа носил на плечах лейтенантские погоны и командовал пулемётной ротой. А уж чем мы могли по праву гордиться, так это нашим кавалерийским сводным полком. Без ложной скромности надо заметить, что второго такого кавалерийского подразделения этот мир ещё не знал. Полк был разбит на пять эскадронов по триста человек каждый. Первый и второй эскадроны были драгунскими. По большому счёту , каждый эскадрон представлял из себя универсальное подразделение способное вести бой, как в конном, так и в пешем строю. Вооружён каждый драгун был, как пехотинец бригады, да в довесок ещё длинный палаш, стальной нагрудник и стальной шлем с плюмажом из конского волоса.Командовал первым эскадроном Арвид Горн, дотошный и вьедливый швед, до попадания в наши ряды командовавший драгунским полком в армии принца Вюртембергского. В сражении этой армии с пруссаками был брошен "гениальным" приказом принца в атаку конным строем своего полка на плотные каре неприятельской гвардейской пехоты, что разумеется привело к вполне ожидаемому результату - от полка уцелело всего несколько десятков человек. Горн набил морду принцу и прорубишись сквозь свиту, кинувшуюся спасать своего "гениального полководца" ( кстати в дым размолоченного пруссаками впоследствии ), сразу отправился в нашу вербовочную контору. Через полгода пришил к своей гимнастёрке капитанские погоны, заняв должность командира первого драгунского эскадрона. Вторым драгунским эскадроном командовал под стать Горну такой же спокойный и рассудительный псковитянин капитан Илья Субботин по прозвищу "Подкова". И вовсе не потому, что руками гнул подковы, как калачи, а потому, что любую проверку состояния эскадрона начинал с осмотра подков на копытах коней своих подчинённых. Как он угодил в наши героические ряды - толком никто не знал, а он предпочитал не распространятся на эту скользкую тему. Третий и четвёртый эскадроны были в нашем полку рейтарскими. Вооружение каждого рейтара было сродни кирасирскому - стальная кираса, шлем с плюмажом и "хвостом" из конского волоса, лёгкая кавалерийская удлинённая кольчуга с наручами, тяжёлая длинная шпага и в кобурах при седле пара длинноствольных шестизарядных револьвера. Первым рейтарским командовал австрийский барон капитан фон Зейденбург по кличке "Цаца", командовавший в австрийской армии полком кирасир и во время битвы с турками попавший к ним в плен, откуда был выкуплен нашими вербовщиками. Вторым рейтарским эскадроном командовал бывший сотник тяжёлой поместной конницы Черниговского княжества капитан Иван Зацепин, награждённый своими подчинёнными прозвищем "Хана". Во время одной из очередных стычек с ногаями был заарканен и утащен этими предпреимчивыми степными ребятами в неволю, продан в Кафе на галеру, которой не повезло в Днепровском лимане нарваться на флотилию казачьих чаек идущих в набег. Потом года два мотался по Дикому Полю вместе с отрядом гайдамаков, устраивая неожиданные праздники ногайским кочевьям. В одной из степных сшибок получил сразу две стрелы в грудь, долго лечился, а когда выздоровел узнал, что вся его бывшая ватага полегла в степи под ногайскими саблями. Где-то в трактире стакнулся с очередным нашим вербовщиком, что и привело его в наши ряды. Пятый наш эскадрон был особым предметом моей гордости. Три сотни отборных наездников на великолепных скакунах, за поставку которых в наши табуны Лёня "вынес мозг" всем конезаводчикам всей Европы. В этот эскадрон тщательно отбирали бойцов, имеющих опыт степных войн, прошедших сотни схваток на просторах Дикого Поля. Кого там только не было. Ногаи и казаки, поляки и мадьяры, кипчаки и даже пара десятков египетских мамелюков, неведомо каким ветром занесённых в Европу. Это был эскадрон улан. В отличие от коней остальных эскадронов, защищённых тяжёлыми кожаными попонами, кони улан защиты не имели потому, что главным для них была скорость в скачке и бешенный рывок в атаке. Волоружение каждого улана составляли - кожаное кепи с удлинённым козырьком с металлической защитной окантовкой и защитным назатыльником, усиленным металлическими вставками, кожаная кираса с набедренниками и наручами, пика, сабля типа польской "карабели", укороченное ружьё и длиноствольный револьвер. Командовал этими головорезами человек, который, как мне кажется, и родился на спине коня. Был он то ли двадцатым , то ли тридцатым внуком Великого Хана Ногайской Орды и понимая, что дед не вечен, а при делёжке наследства Великого Хана, ему ничего кроме шёлкового шнура на шее ничего не светит,в одну безлунную ночь в сопровождении полусотни лично ему преданных нукеров, тихо покинул родное кочевье.После того, как он умудрился поучаствовать в паре десятков сражений европейских войнушек, продавая своё боевое бешенство любому, кто способен был это щедро оплатить, он прибился к нашей компании, принёс мне лично клятву на крови и стал считать бригаду своим родным племенем. С подачи того же Лёни, многие уже и не помнили, что наследника Великого Хана звали Тугай-беем, а чаще величали его звучным прозвищем "Насрать". И, честно говоря, этому прирождённому воину было действительн