Тетушка
Я довольно быстро управилась с делами и, раз уже оказалась в центре, решила зайти проведать тетушку Фило. Фило мне не родная тетка и даже вовсе не тетка, она пятая жена моего прапрадеда, его последняя, больная любовь. Прапрадед умер, когда Фило было девятнадцать лет, вместе они прожили от силы год, но больше она замуж не вышла, жила в прапрадедовом доме, занимаясь его виноградниками, холя его лошадей и балуя его внуков – некоторые из них были старше нее самой, – а потом правнуков и нас, праправнуков, и для всех она была тетушка Фило. Виноградники не пережили революции 74-го, конюшня опустела еще раньше, а дом Фило недавно продала каким-то англичанам под летнюю резиденцию, пожила немного у каждого из праправнуков, а перебралась в – они называют это гериатрической лечебницей, а сама Фило – богадельней и инвалидным домом, хотя военных в лечебнице почти нет, – зато инвалидов полно, ворчит Фило, когда не в духе, – небольшое опрятное заведение, обходящееся нам ежемесячно в кругленькую сумму.
Я езжу к Фило каждое второе и четвертое воскресенье месяца, привожу ей свежее постельное белье, Фило не любит казенного с печатями с изнанки, чай в красивых коробочках и сигареты. Формально, в лечебнице курить нельзя, но тетушке в этом году будет сто три года, так что ей все равно. Я хочу сказать, что, если человеку больше ста лет, он уж как-нибудь сам решит, курить ему или нет, правда же? Если я доживу до ее лет, мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь тайком привозил мне сигареты.
Когда я пришла, у Фило сидела толстая кузина Сильвана. По тому, как она вскочила и сразу засобиралась уходить, я поняла, что она тоже протащила какую-то контрабанду, и я даже знала, какую, – на столе перед Фило стояла огромная жестяная коробка тошнотворно сладких сердечек из дешевого молочного шоколада. Фило ужасная лакомка, но мы стараемся ей не потакать. Старичков в лечебнице и без того закармливают сладким – вечно у них то сырники с изюмом и сгущенным молоком на завтрак, то сливочные пирожные к чаю. Я уже не говорю о конфетах и мармеладе во всех тумбочках. А тетушка Фило даже в девятнадцать была скорее пышным розаном, чем чахлым стебельком, теперь же ей бы не мешало задуматься о том, сколько человек потребуется, чтобы вынести из комнаты ее гроб.
– Я с тобой потом поговорю, – пообещала я Сильване, но Сильвана сделала вид, что не услышала. С громким сочным звуком она расцеловала Фило в обе щеки, – спасибо, тетенька, было очень интересно! – помахала мне рукой и, переваливаясь, пошла к выходу. Походка у нее была одновременно тяжелая и непристойная.
– Гусыня, – сказала я, когда за ней закрылась дверь. – Слониха. Сама разъелась и вас раскармливает. Зачем вы, тетя, едите эту гадость? Это же просто сладкий пластилин.
– Доживи до моих лет, – ответила Фило, с чмоканьем посасывая шоколадное сердечко. У нее был пронзительный чаячий голос. – А чего ты явилась? Сегодня не твой день.
Я обиделась:
– Я могу и уйти.
Тетушка Фило усердно сосала шоколад и молчала. Я походила по комнате.
– Нет, правда, – сказала я и поправила безупречно висящую картину. – Уйду и в воскресенье не приеду. И сигарет не привезу.
– Ах, как красиво! – взвизгнула Фило. – Шантажировать старуху! Ну-ка, дай сигаретку.
Я достала из сумки пачку Португальских легких и положила на стол.
– Меняюсь на ваши конфеты.
Фило сунула в рот еще одно сердечко. Я достала вторую пачку.
– Четыре, – каркнула она.
– Три, и вы отдаете мне все, что успели насовать в карманы, и еще выплевываете ту, что у вас во рту.
Фило торопливо сглотнула и раскрыла перемазанный шоколадом беззубый, как у птенца, рот.
– Тетя, – сказала я, – как вам, тетя, не стыдно, вы такая взрослая женщина…
Фило уронила голову на грудь и очень натурально захрапела. У нее были тонкие, легкие, крашенные в рыжий цвет волосы, немного отросшие у корней, от храпа они едва заметно шевелились, как от слабого ветерка. Раз в неделю в лечебницу приходили ученицы парикмахерской школы по соседству – брить стариков, стричь и причесывать старух. Приставленная к Фило грудастая бразильянка лет сорока училась на маникюршу и собиралась после школы пойти работать в модный салон, поэтому тетушка щеголяла длинными острыми ногтями, покрытыми каким-нибудь ослепительным лаком. Сегодня лак был оранжевым с розоватой искрой.