Однако пани Шмидлева приходила. Приходила часто, не забыв сказать маме очередной комплимент. Она была, наверное, в том же возрасте, что и мама. Может, немного моложе. Вообще Андрию долго казалось, что все взрослые женщины одного возраста. Все мамы, тети, пани... Они казались какой-то странноватой компанией. Эти люди постарели, отцвели, жизнь была уже не для них, они в ней просто ничего не смыслили.
Как-то мамы не оказалось дома, и пани Шмидлева ждала ее, разговаривая с отцом. Жаловалась, как скучно без мужа. Ведь муж и дом — это для женщины все, основа ее существования. Особенно такой муж, как пан Адриан Школа! У него такие глаза, такая внешность! О, как она завидует жене пана. Хотела бы побеседовать с паном всерьез, да где там! Всегда пану некогда, не замечает соседки. Зашел бы как-нибудь...
Андрий слышал не все, только обрывки таких разговоров. Но что-то беспокоило его, что-то непривычное в пани Шмидлевой, в ее взгляде, в ее движениях вызывало у него волнение. Он избегал встреч, краснел в ее присутствии, но любил смотреть на нее издали. На стройную фигуру, на длинные белокурые волосы, а как красиво качала она головой, говоря: ох, как скучно! Муж ее был военным. Уже год в Варшаве. Неизвестно, как дальше, как быть с домом. С жильем в столице трудно. Все это пани Шмидлева рассказывала у них дома.
Со временем Андрий привык к ней, уже не стеснялся разговаривать и даже бросать реплики. Он очень вырос за последний год. Еще два года, и с гимназией покончено. Много читал. Отец теперь часто разговаривал с ним. О политике, о литературе. Пани Шмидлева как-то посмотрела на него с немалым удивлением, когда Андрий высказал свое мнение о Сенкевиче. Довольно категорическое, но и обдуманное: Сенкевич часто необъективен. Ого, сказала она, какой у вас мудрый мужчина растет в доме. Казалось, она впервые увидела его. И он вдруг покраснел под ее взглядом. Пани Шмидлева смотрела внимательно и оценивающе, как-то необычно. Она словно видела что-то, чего не видел он, да и все остальные.
Однажды он лег соснуть днем. Как раз заканчивались экзамены в гимназии. Пришел домой, никого не было. Он перекусил и устроился на софе. Так и уснул. Раздался стук в дверь, и Андрий, сонный, пошел открывать. Растерялся, увидев пани Шмидлеву. Еще бы, голый по пояс, в коротких штанишках, которые носил теперь только дома. Пани Шмидлева смотрела на него, улыбаясь. Можно? Конечно. Но никого нет. С мамой мы условились на четыре, это уже скоро. Я, пожалуй, подожду, если позволишь, мой молодой пан!
Ему было приятно, что к нему обращаются как к взрослому. Но почему-то пришла неловкость. Не одет все-таки...
— Прошу садиться. Я пойду оденусь, а то, простите, встретил пани в таком виде...
— Нет, нет! Не нужно. Так лучше. Ты хорошо сложен. Чего стесняться? Это старые и толстые должны прикрывать наготу, а такое тело, как у тебя, хоть сейчас на выставку — Аполлон. Оставайся так.
Андрий чувствовал себя все более неловко, но в то же время разговор незаметно втягивал его. Панн Шмидлева болтала и болтала, и вдруг ему захотелось, чтобы родители пришли как можно позже.
— А девушки тебе уже правятся? Ну конечно, как же, что это я спрашиваю? Ты ведь почти мужчина! Впрочем, почему почти? Посмотришь на тебя и никак не скажешь, что ты еще ничего... Да ты не красней! Что тут такого? Может, ты уже? Понимаю, тайна. Шучу, шучу. И ни о чем таком не спрашиваю... Достань лучше вон ту вазочку со шкафа. Хочу посмотреть, что за фарфор. Да встань ты на стул!
Панн Шмидлева сидела на софе. Шкаф был рядом. Высокий — под потолок. Андрий пододвинул стул к шкафу и встал на сиденье. Пришлось еще тянуться — не хватило роста. И вдруг он почувствовал взгляд женщины, сидящей внизу. Едва не свалился со стула от стыда, потому что все понял. Спрыгнул на пол. Пани Шмидлева полулежала на софе. Глаза ее были чуть прикрыты. Благодарю! Ты мне очень нравишься, Андрий. Прошу тебя, зайди как-нибудь ко мне. Надо повесить штору на окно, а некому. Сама не справлюсь. А ты же мужчина! Да еще такой крепкий и ладный. Тебе придется повозиться совсем немного, а я сумею отблагодарить.