— Я мать, и имею право знать, что происходит с моим сыном.
— А что происходит с твоим сыном? Он начал мутировать, как оборотень? — Андрей лениво направился на кухню, открыл холодильник, налил в стакан минеральную воду.
— Сядь! — потребовала Маргарита Львовна. — Я должна с тобой серьезно поговорить.
Андрей послушно сел на табурет.
— Слушаю.
Мать налила минералку и себе, тяжело опустилась рядом. В ее голове вертелись тяжелые, неуместные, казенные фразы, годившиеся для совещаний на работе и совершенно непригодные для разговора с девятнадцатилетним сыном. Наступила неловкая пауза.
— Я слушаю, — повторил он, отхлебнув из стакана.
— Не торопи меня! — воскликнула мать. — Это не так просто! Я… я долго откладывала, но, видимо, необходимость такого разговора уже назрела… Мне звонили из университета. Я хочу знать, что происходит, Андрей! Ты совсем не думаешь об учебе! Больше того, ходят слухи (хотя я и не верю в их достоверность), что все это из-за какой-то девочки!
— А почему ты думаешь, что это не так? — спросил Андрей, не теряя хладнокровия, но внутренне напрягся.
— Что? — лицо матери сморщилось, как у старухи, которая глуховата на одно ухо. — Ты серьезно хочешь мне сказать, что какая-то девица, которая поговорила с тобой пять минут и которую ты совершенно не знаешь, явилась причиной всех этих твоих… метаний?
Андрей вздрогнул, но не подал вида. У матери были очень хорошие источники.
— Мне просто интересно, почему ты исключаешь такую возможность?
— Потому что это чушь несусветная! — мать вскочила и заходила по кухне, как, вероятно, привыкла это делать перед своими подчиненными в кабинете. — Бред разгоряченных гормонов! Воспаленное воображение юнца, еще ничего не смыслящего в этой жизни! Выбрось это из головы и подумай об учебе! Сейчас только это должно занимать тебя! Все остальное — чушь и блажь! Именно сейчас ты закладываешь основу фундамента всей своей дальнейшей жизни…
(«Не позволяй ей подсчитывать твои убытки…»)
— … все мы были молодыми. Много чувств, много желаний, много соблазнов, но мы находили в себе силы не размениваться на мелочи. Мы шли к цели…
— Какой цели, мама? — остановил поток ее казенно-канцелярских слов Андрей. — Это твоя цель? — Он обвел руками пространство. — Вы с папой — как чужие. Не потому ли, что ты шла к своей «цели», считая все остальное «мелочью». И вообще, я сомневаюсь, что у тебя были когда-то какие-то чувства и соблазны. В программу твоей жизни они не вписывались, мама. Они были лишними.
— Как ты говоришь с матерью! — на ее лице был написан ужас. — Это отец тебя научил, да?
Андрей встал и пошел в прихожую, снял с вешалки куртку. За ним разъяренной амазонкой неслась мать.
— Я тебя спрашиваю! Это отец?
— Видеть очевидное не нужны чужие глаза.
— Андрей! Вернись! — слышалось за захлопнувшейся дверью.
Огромными прыжками, игнорируя лифт, он сбежал на два этажа ниже и прислонился спиной к холодной бетонной стене.
— Андрей! — раздалось оглушительное.
Он закрыл глаза и промолчал.
11
«Андрей! Вернись!» — этот вопль донесся до него через годы. Мать хотела вернуть его себе «под крылышко», «раздавить микрокалькулятором», подчинить своему пониманию жизни. Но именно тогда она упустила его, как упускает неудачник-ковбой норовистого мустанга. Это потрясло Маргариту Львовну. И она задавалась вопросом, как ее сын мог с такой легкостью разорвать прочную паутину из здравого смысла и соображений элементарной необходимости. Необходимости «делать самое важное», идти к цели, не оглядываясь по сторонам.
Конечно, в этом был виноват отец, являвшийся живым примером того, что может человек, слишком озабоченный собственными чувствами и внутренними метаниями. Вернее, примером того, что не может такой человек, ибо это она сделала из вечного МНС в каком-то задрипанном НИИ уважаемого чиновника в министерстве! Своими руками слепила из него человека, о которого не вытирают ноги все кому не лень. Спасла его от него самого, как спасают неразумное дитя, старающееся потрогать огонь руками. Теперь сын! Весь в папочку! Чувства! Увлечения! Страстишки! Где же она ошиблась? В чем?
С самых пеленок она учила своего сына расчету, жизненным формулам здравого смысла. И что получила в результате? Копию отца-хлюпика! Только куда более норовистую, куда менее покладистую! Кошмарное сочетание бурлящих страстей, невероятного упрямства и этакого тонкого интеллигентного лицемерия!
Испорченный ребенок! Откуда у него такой характер? Наверное, проклятые гены — и ее, и его отца, — смешавшиеся в причудливом варианте.