Они прошли по Моховой, свернули на Знаменку, потом на Кремлевскую набережную.
День подходил к концу, а они все шли и шли, держась за руки, погруженные в свои печальные мысли.
29
Андрей вернулся домой поздно вечером. В зале шипел телевизор, перед которым сидела задремавшая мать.
Андрей тихо прошел в свою комнату, но мать каким-то чутьем поняла, что он дома, и вошла в его комнату. На ее лице была написана торжественная решимость.
— Я хочу с тобой поговорить.
Она запахнула на груди халат и прислонилась к косяку двери.
— Я тебя слушаю. Хотя, по-моему, ты сегодня достаточно сказала, — заметил Андрей, продолжая невозмутимо раздеваться.
— Возможно, я была сегодня несколько импульсивна. Но сейчас хочу поговорить с тобой без истерик, спокойно, взвешенно.
(«И подсчитать мои убытки», — подумал Андрей.)
— Андрей, ты еще очень молод и очень наивен. Жизнь состоит из гораздо большего числа неприятностей и разочарований, чем из радостных и счастливых. С высоты своего возраста и опыта я могу судить об этом с определенной уверенностью. Ты мой сын. Единственный сын. И я хочу избавить тебя от ошибок, которые ты по молодости лет не замечаешь или не хочешь замечать. Ради твоего будущего я пойду на все. Ты меня знаешь. Оставь эту девушку, Андрей. Говорю это прямо и с полным осознанием той силы, которой обладаю. В случае твоего несогласия я сотру ее в порошок. Я ее уничтожу. Ее выгонят из комсомола и из института. Я сломаю всю ее жизнь. Ты знаешь, что я умею добиваться своего.
Андрей медленно закипал от бессильной ярости. Он действительно знал мать и понимал, что все ее слова — не пустые угрозы.
Мать подошла, села рядом с ним.
— Поверь, сынок, я понимаю твою страсть. Она тебе кажется всеобъемлющей и вечной. Но это всего лишь первая влюбленность. Она пройдет с течением времени. Угаснет так же быстро, как и вспыхнула. Это не любовь, это похоть разбуженной физиологии. Я хочу, чтобы ты пережил этот период и не совершил роковой ошибки, как многие до тебя. Поверь моему опыту. Потом уже ничего не исправить. Ты мне еще спасибо скажешь, руки целовать будешь.
— Ты не сделаешь этого, — прохрипел Андрей, чувствуя, как кружится голова, как все рушится…
— Нет, конечно не сделаю, если ты поступишь так, как я сказала. Я прошу тебя подождать и, если уж на то пошло, проверить свои чувства. И еще. Если ты бросишь университет, я отправлю тебя в армию. Не смотри на меня так. У меня не будет другого выхода.
Андрей закрыл лицо руками.
Убытки подсчитаны. В окошечке материнского «микрокалькулятора» высветилась итоговая цифра. И она была неутешительна.
30
На следующий день Андрей позвонил по известному ему телефону, но никто не снял трубку. Он сел в метро и вышел на Менделеевской. Нашел дом на Лесной улице. Поднялся. Позвонил.
Дверь открыла румяная девица с хитрым блеском в глазах.
— Оля здесь живет?
— Ой, а вы — Андрей? — поинтересовалась девица, разглядывая его.
— Да.
— Вы знаете, она уехала.
— Как уехала? — опешил он.
— Еще вчера вечером. Почти сразу, как вернулась.
Андрей развернулся и ринулся по лестнице вниз.
— Подождите! — донесся вопль сверху. — Она вам письмо оставила!
Он вернулся и получил обычный конверт со своим именем.
Девица ловила нескромным взглядом каждый его жест, подмечала выражение лица. И как Андрею ни хотелось немедленно приступить к чтению письма, он счел за благо поблагодарить и удалиться в более укромное место.
«Милый Андрюша!
Если бы ты знал, как мне не просто далось это решение, но оно было необходимо для нашего общего блага.
Я отлично понимаю, что твоя мать против наших отношений. Это немаловажный факт, однако не решающий. Твое будущее — вот что главное. Я не могу ставить его под угрозу.
Я люблю тебя, милый, и поэтому должна пожертвовать возможностью постоянно быть рядом с тобой, видеть тебя. Когда все кругом так зыбко и неустойчиво, лишь в одном я уверена — в том, что люблю тебя и что мы будем вместе. Иначе в этой жизни вообще нет никакого смысла.
Когда к тебе попадет это письмо, я уже буду далеко. Уезжаю до занятий к бабушке.
Милый, у нас много времени и нам некуда спешить. Всеми душевными силами желаю, чтобы ты не забыл меня. А я никого и никогда, уверяю, не смогу полюбить так, как люблю тебя.
Прошу, прости, любимый, но иначе я не могу.
Целую, обнимаю крепко.
Оля.»