Лучше бы она не знала про эти сплетни, но всегда находились доброжелатели, кто передавал ей слова коллег. И обида постепенно трансформировалась в хроническую глухую злость.
Людей она не любила, просто терпела по необходимости. Мало кто не вызывал в ней раздражения. Казалось ей — куда ни плюнь, кругом все какие-то никчёмные, пустые, ленивые, за редким исключением. Бесцельно плывут по течению, бессмысленно прожигают жизнь. Коллеги у неё такие чуть ли не через одного, а про студентов и говорить нечего. Это же просто какое-то деградирующее поколение, ужасалась она.
Себя же Анна Борисовна считала истинным пассионарием и в душе иной раз негодовала, почему она должна тратить своё бесценное время на глупую, равнодушную массу.
Нет, ну были студенты, которые не безнадежны. Были даже такие, которые вызывали у неё уважение. Но пустоголовые и ленивые брали количеством, и это её удручало.
Особенно она не любила прогульщиков. Эти хуже всех, они даже не утруждали себя такой малостью, как просто прийти на её лекцию, посидеть, послушать… А потом ходили, клянчили.
Правда, год от года таких всё меньше, а в иную сессию — вообще ни одного. Но, к сожалению, это вовсе не потому, что студенты становились умнее, интеллигентнее, заинтересованнее, просто молва о жестокой и непримиримой Фурцевой гремела на весь университет. Даже Миша, двоюродный брат, шутил: «Тебя студенты боятся больше, чем меня, ректора».
Вот потому теперь тунеядцы попросту «высиживали» себе тройки. Ну хоть так.
Однако всё равно изредка попадались «самоубийцы», как шутя называл их Миша. И что странно — почему-то ей особенно запоминались не те, кто радовал хорошими ответами на семинарах, а вот эти самые никчёмные, бессовестные и наглые, которые раздражали, злили, надоедали, портили настроение. Их фамилии и лица Анна Борисовна помнила ещё долго. И вот зачем ей это?
Но всех переплюнул Привольнов из триста второй группы.
Судя по журналу посещаемости, он явился на занятия пару раз в начале семестра, а потом пропал с концами. И объявился, как водится, перед сессией.
Привольнов тоже просил последний шанс, почти теми же словами, как будто всех их где-то учат говорить одно и то же. Только все обычно на жалость давят, глаза боятся поднять, стыд и раскаяние изображают, а этот и просил-то нагло. И смотрел на неё вызывающе. Будто не просил, а… тут Анна Борисовна немного терялась с определением. Но во взгляде его и в голосе было то, что её задевало или даже оскорбляло. Может, иным женщинам это по душе, а её такая развязность просто возмутила.
Вот точно! Он разговаривал с ней не как студент с преподавателем, а как мужчина с женщиной. Вроде и не подбивал клинья, и не флиртовал, а всё равно казалось, будто он её оценивает. И судя по всему, даже не сомневался, что ему она не откажет. Думал, наверняка, раз смазлив, то и всё ему просто так достанется.
Вот таких наглых, самоуверенных красавцев, которые, если копнуть поглубже, ничего из себя не представляют, Анна Борисовна вообще терпеть не могла. Ну а с Привольновым и копать поглубже не надо, вся его бесстыжая натура прямо на поверхности.
Но было и ещё кое-что. В этом его наглом взгляде, в интонациях, в манере постоянно улавливалось нечто смутно знакомое, и оно противно свербело, как застарелый шрам на перемену погоды.
Чуть позже, уже вечером, её осенило. Привольнов напомнил ей другого молодого человека, который, впрочем, теперь уже не молодой, и которого Анна Борисовна приказала себе забыть. И забыла. Но вот, пожалуйста, всплыл.
Тот тоже был красив — они даже внешне очень похожи с Привольновым, — и так же самонадеян. А звали его Влад Усольцев. Надо же, она ещё помнит!
Казалось, что забыла, а нет, всё помнит, каждую мелочь, хоть прошло двадцать с лишним лет.
Ездил Усольцев на старой девятке, но с таким видом, будто гонял на каком-нибудь Феррари. Приодеться тоже любил. По ресторанам и клубам таскался. Снимал девиц по щелчку пальцев. Но это сейчас она знает и понимает, а тогда, к сожалению, Анна Борисовна была неопытной, а потому наивной.
К своим двадцати четырём она успешно закончила аспирантуру и защитила кандидатскую, а вот с противоположным полом как-то всё не складывалось. Парнями она не особо интересовалась, ну и парни ею тоже, если уж честно. На свидания она не ходила, не знакомилась, не встречалась. Личную жизнь ей полностью заменяла наука. А когда впервые увидела Усольцева — пропала, будто в омут с головой прыгнула.