Зина, умывшись, вышла из ванной, лицо у нее было красное и опухшее. Верка налила в чашку чаю и поставила перед ней.
– Пей! И сахару положи. А может, поешь?
Зина замотала головой.
– Ну, так что, папашу будем вводить в курс дела? Вроде бы пора. — Верка была настроена решительно.
Зина глотнула чаю и разревелась пуще прежнего.
– Думаешь, в отказку пойдет? — задумчиво проговорила Верка. — Ну ничего, не боись. Управу на этого деятеля найдем! Отец поможет!
Зина смотрела на Верку во все глаза, и у нее тряслись руки.
– Кто он, принц твоих тайных грез? Водопроводчик Василий из ЖЭКа? Или электрик Виталик? А может, дворник Равиль? Кто, говори! Кому будем бить морду и требовать алименты? Ну чего молчишь, Зинаида? Помнишь хоть, как его зовут?
– Помню, — сказала Зина. И тихо, почти прошептала: — Гарри Борисович.
У Верки из рук выпала чашка, и она опустилась на стул.
У Ляльки была большая радость, даже почти счастье — отец пообещал взять ее с собой в отпуск. В этом году решили ехать в Эстонию, на какой-то почти дикий остров: сосны, белый песок, море, грибы и ягоды в избытке, рыбалка на угрей. Жить, разумеется, будут в палатках. Компания — четыре семьи, ну или почти семьи. Дядя Лео, Леонид Константинович, еще школьный друг отца, — старый холостяк. С подружкой, разумеется. И еще один приятель — Гриша по кличке Котовский. Естественно, по причине абсолютного, тотального отсутствия какой-либо растительности на голове. Разведен Гриша был давно и бессистемно проживал с разными женщинами. Кого он возьмет с собой в Эстонию, пока оставалось загадкой. Кажется, об этом точно не знал и сам Гриша. Но вариантов — предостаточно, так что особенно он не заморачивался. И школьный друг отца Митя, врач-травматолог, так что, шутил отец, за свои жизни можно не опасаться. У Мити была жена Поля — маленькая, худенькая, как подросток. Митя называл ее «крошка». А Поля, между прочим, была завотделением гинекологии в центральной больнице. Когда Лялька смотрела на молчаливую и спокойную Полю, то всегда думала о матери и еще — о том, как не повезло ее отцу. А пока отец с Лялькой готовили палатки, собирали посуду и утварь. Отец бегал по всей Москве и скупал консервы и крупы.
Мать, естественно, устраивала скандалы, пыталась Ляльку не отпустить, кричала отцу, что он везет ребенка в логово разврата. Отец, как всегда, усмехался и в дебаты не вступал. А мать это еще больше заводило — она начинала орать дурниной и в голос рыдать.
Но кто на это обращал внимание?
Впереди у Ляльки было одно большое счастье — море, лес, взрослая, веселая компания остроумных людей. Отец будет рядом каждый день, целый месяц. И — полная свобода!
Светик капризничала. В Ялту не хотела, Сочи надоели, в Юрмале — холодное море. Про дачу и разговора не велось — дачу ей просто не предлагали, хотя дача была неслабая: кирпич, горячая вода, удобства, разумеется, в доме. У Светика, конечно, своя комната. Участок огромный — ели, сосны. Поселок непростой — сплошь артисты, художники и важные деятели вроде Cветикова папаши. И компания дачная тоже сложилась — как без нее? Но Светика это все не привлекало, надоело за столько лет. Хотелось новых впечатлений, и она стала канючить про заграницу, Болгарию или Чехословакию. В Чехословакии тряпки лучше, но моря нет, а пить со стариками мерзкую водичку из поильника в Карловых Варах ей как-то не светило. Остановились на Болгарии. Отец достал две путевки — ей и матери. Светик зашла к нему вечером в комнату, села на край дивана, чмокнула в гладко выбритую щеку и попыталась объяснить свою проблему. А проблема заключалась, собственно, в матери. Светик объяснила отцу, что ехать за границу с такой «облезлой курицей» ей неловко. Да что там неловко — просто стыдно. Короче говоря, мамашу надо постричь, покрасить и приодеть, чтобы она хотя бы немного соответствовала Светику. Отец вздохнул и согласился. Неохота, конечно, но дочь права. Как всегда.
С летними каникулами у Зои было все, собственно, ясно. Полагалось — без всяких там вариантов, а уж тем более обсуждений — ехать с бабушкой в санаторий на все лето. Бабушке были необходимы прогулки, свежий воздух и еще — диетическое питание. Санаторий был организован для старых большевиков и ветеранов партии, контингент весьма пожилой, и это мягко говоря. В общем, скука смертная. Бабушка часами сидела на скамейке и общалась с товарищами по партийной работе. Они вспоминали горячую и бурную молодость, обсуждали болячки, были недовольны питанием и обслугой — считали, что им не оказывают должного внимания, писали коллективные жалобы в ЦК партии. Им казалось, что они заслуживают большего. Не зря ведь они положили всю свою жизнь и здоровье на благо социалистической Родины. Бабушку очень уважали, считались с ее мнением. Зоя тихо сидела рядом и читала книжку. В выходные приезжали родители, гуляли с бабушкой и, выслушав ее жалобы и претензии, дружно вздыхали и кивали. Возражать не полагалось. Вечером торопились на электричку — и Зоя видела, с какой тщательно скрываемой радостью они уезжали, и завидовала им. Мать целовала ее и тихо шептала: