Барбара Майклз
И скоро день
Нет, светить не надо.
Не бойтесь за меня, нет ни души
На улицах, дорога мне знакома,
И скоро день, чтоб черт его побрал.
1
С Пьяццале Микеланджело[1] можно увидеть почти всю Флоренцию. В лучах послеполуденного солнца город напоминал разноцветную мозаику, фрагментами которой были и старинная позолота с полудрагоценными камнями, и янтарь с топазами, гелиодорами и хризобериллами. Флорентийские мастера издревле считались непревзойденными художниками в этой области. Немного найдется на земле городов, которые могли бы сравниться по красоте с Флоренцией, мало и тех, чья история отмечена великими именами. Это и Микеланджело, и Леонардо, и Брунеллески, и Фра Анжелико.
Я спокойно сидела в своей машине, равнодушно повернувшись спиной ко всему этому великолепию. Мне не доставляло ни малейшего удовольствия мое присутствие здесь. С каким облегчением я бы вообще убралась отсюда, если бы это было возможно, — ноги бы моей не было во Флоренции, несмотря на всю ее неземную красоту. Судя по карте, маршрут не должен вызвать каких бы то ни было затруднений. Надо только съехать с автострады Дель Соло в районе Фиренз Эст, пересечь Арно по первому же попавшемуся мосту и держать курс на север в направлении Фьезоле, небольшого городка, редко посещаемого туристами. Мне никогда еще не приходилось переезжать реку. Конечно, на карте не были отмечены неуютные и негостеприимные пейзажи, которые мне встретились при подъезде к городу, ничего не было сказано и о его запутанных улочках с их таинственными лабиринтами и совершенно противоречивыми знаками. По крайней мере, теперь, находясь на Пьяццале Микеланджело, я не сомневалась в своем местопребывании. Мне пришлось остановиться здесь, чтобы избавиться от навязчивого ощущения езды по кругу, бесцельного кружения на одном месте.
С трудом мне удалось оторвать от руля свои затекшие пальцы, руки бессильно упали на колени. В Тоскане стояла ранняя весна, несмотря на ослепительно сияющее солнце, было свежо и прохладно. Руки у меня вспотели, кроме того, их свело судорогой, от которой я никак не могла избавиться. Всю дорогу от самого Рима я держалась за руль мертвой хваткой. Мне необходимо было проделать этот путь. Если бы еще три месяца назад кто-нибудь сказал мне, что я окажусь на Флорентийских холмах, я, наверное, рассмеялась бы — и смеялась до тех пор, пока не пришла бы медсестра и не сделала бы мне успокоительный укол.
Обычно, настолько я помню, меня всегда успокаивали именно таким образом, и не один раз. Даже сейчас я не до конца понимаю, что так сильно потрясло меня и вывело из равновесия, я не помню точной причины того, что моя тетка Мэри называла «дорогостоящим сумасшедшим домом Кэти». Моя дорогая, тактичная тетя Мэри. Ни у кого в нашей семье никогда не было ничего похожего на нервный срыв. Только слабые люди могут быть настолько подвержены своим эмоциям. Именно так относилась к этому тетя Мэри: новомодные термины, связанные с психиатрией, явно не имели никакого отношения к ней. Можно называть это учреждение сумасшедшим домом, психиатрической лечебницей или домом милосердия; заболевание можно считать нервным срывом или длительной депрессией, можно назвать его и меланхолией, как это делали в викторианскую эпоху; так или иначе, каждый из этих терминов причиняет страдания тому, кто еще в состоянии понимать, о чем идет речь.
Тетя Мэри была абсолютно уверена в том, что ее самонадеянная лекция, преподнесенная в «приземленной и доходчивой» форме, заставит меня стыдиться всех тех неподобающих поступков, которые я совершала за последние недели нашего с ней общения. Видимо, она ожидала, что мне самой будет страшно неловко за все происходящее и я поспешу извиниться. Доктор Хочстейн попытался лечить мое «заболевание» с помощью своих новомодных методов. Доктор Болдвин считал, что у меня вообще нет никакого заболевания.
— Мы так и не добрались до корня проблемы, Кэти. Четыре-пять лет интенсивной терапии...
Болдвин и Хочстейн принадлежали к противоположным школам: Болдвин ратовал за традиционные методы лечения, Хочстейн верил в самые современные и модные веяния терапии: для него было совершенно неважно, что послужило причиной заболевания; столкнувшись с болезнью, надо бороться с ней всеми доступными средствами. Теоретически я не имела ничего против подобных методов лечения, однако их использование в моем конкретном случае едва не стоило мне жизни. Для начала Хочстейн заставил меня влезть в машину и сесть за руль, что я послушно исполнила, не переставая рыдать до тех пор, пока он не позволил мне выбраться из машины. Второй и третий сеансы оставили у меня не лучшие воспоминания. Я возненавидела доктора Хочстейна, но его лечение пошло мне на пользу. Я только что доказала это. Даже в те безмятежные дни, которые предшествовали моему нервному срыву, мои водительские способности были не на высоте, а уж сама мысль о том, что мне придется проделать не одну сотню миль по итальянским дорогам, да еще на взятом напрокат автомобиле, просто вызывала у меня приступ тошноты и недомогания.
Я взяла машину прямо в аэропорту. До города можно было добраться по современному скоростному шоссе. Однако я бы не сказала, что этот путь доставил мне удовольствие, преодолеть его было совсем непросто. Приходилось постоянно следить за дорогой и каждым своим маневром. Иногда, видя, как несутся автомобили, лавируя с умопомрачительной лихостью, мне хотелось просто закрыть глаза, в голову лезли дурацкие мысли о том, что их владельцы еще более ненормальные, чем я. Ни о чем ином, кроме как доехать до города без происшествий, я не могла и думать, отступили даже воспоминания о ярко-красном «Торино», похожем издалека на красивую детскую игрушку, который несется по шоссе с ужасной скоростью, кажется, что еще немного — и он просто взлетит... но вместо полета он врезается в деревья... раздается скрежет сплющивающегося металла, и в небо взвивается столб огня и дыма.
Я протянула руку за сигаретами. Курить я бросила давно и вот теперь опять начала после всего... Болдвин категорически возражал против этого. Болдвин совершенно не верил в то, что мне это просто необходимо. Когда он начинал читать мне лекции о возможности эмфиземы, сердечно-сосудистых заболеваний и рака легких, я отшучивалась и ссылалась на Альфреда Е. Ньюмана. Как, неужели мне стоит об этом задуматься? Зачем мне беспокоиться по этому поводу? Кого волнуют сердечно-сосудистые заболевания в моем возрасте? Молодые люди могут погибнуть в одночасье. Я видела, как это происходит, доктор Болдвин.
Автомобиль мчался с такой скоростью, что даже заболели руки, судорожно сжимавшие руль. Это, однако, был единственный способ избавиться от тягостных воспоминаний и переключиться на что-то другое. Делать что угодно, где угодно, и делать все очень быстро, чтобы не оставалось времени на болезненные воспоминания.
Благодаря массе прочитанных мною брошюр и просмотренных фотографий я была подготовлена к тому, с чем мне придется здесь столкнуться. Вид с Пьяццале Микеланджело поражал воображение: передо мной лежала Флоренция. Честно говоря, я совершенно не ожидала увидеть подобное великолепие, я даже не предполагала, что это может быть так прекрасно. С высоты я не могла видеть осыпающейся штукатурки и облупившейся краски на древних стенах. Мне казалось, что город парит в воздухе, словно неземное видение волшебной красоты, я не обращала внимания на разрушительную работу времени. Скорее всего, если бы кто-то сказал мне об этом чуде, я бы просто не поверила, что такое возможно. Город, открывшийся моему взору, казался нереальным, как окутанный облаками Авалон.
Я облокотилась на парапет, как заядлая туристка, пытаясь отыскать взглядом знакомые по путеводителям достопримечательности. Купола великого Брунеллески с колокольней знаменитого Джотто; стройную башню с зубцами на Палаццо Веккьо и шпили Санта Кроче и Барджелло. Изящные изгибы Арно, переливающейся в солнечном свете, и Понте Веккьо.
1
Смотровая площадка на панорамной террасе, с которой открывается вид на Флоренцию. (Прим. ред.)