В кухне повисла тишина.
– Я об этом как-нибудь поразмыслю, папа, о твоих словах, – наконец проговорил задумчивым тоном Алик, допивая остатки чая в кружке.
– Сделай милость, сын. Я знаю, о чем говорю. Однако, – Болотов посмотрел на часы в запястье. – Уже почти пять часов, пора бы продолжить подготовку к Сезону Нищеты. Ты окна не трогал в мое отсутствие?
– Пока не дошел до них. Решил начать с мелких предметов.
– И правильно. Так что, давай, продолжай, что не закончил, а я окна тщательно заделаю… Вот нам и подспорье, чтобы не расслаблялись.
Из гостиной донесся противный лающий звук, способный вывести из себя кого угодно. Вслед за ним из селектора, закрепленному на стене под самым потолком, раздался бездушный в своей однотональности голос информационного робота:
– Граждане, тревога! Около восемнадцати часов по подсчетам экологов ожидается Сезон Нищеты. Будет совершен масштабный выброс отходов предприятий. Всем немедленно прекратить дела и проследовать в свои жилища! Рекомендуется очень тщательно подготовиться во благо собственного здоровья! Внимание! Граждане, тревога!..
– Ну, теперь станет напевать своим колючим голосом одно и то же, – произнес Алик. – Любопытно, папа, а откуда ты узнал о времени начала Сезона, ведь сообщение только сейчас прозвучало?
– Один человек из полиции сказал, – Болотов достал из антресоли ультрапрочную клейку оконную ленту и принялся ее аккуратно раскладывать на кресле гостиной.
– Друг?
– Не думаю. Просто жест доброй воли. Ладно, не будем отвлекаться, иди дальше острые углы закладывай тряпками, а также хорошенько под подоконниками, я же займусь непосредственно окнами. Не забывай, у нас осталось менее часа.
Алик тяжело вздохнул и, ничего не говоря, проследовал в свою комнату.
На запястье показывало без двадцати минут шесть вечера, когда отец и сын, уставшие после проделанной работы, примостились на широком гостином диване. Они какое-то время молчали, уставившись в некие только им зримые точки, пока тяготившее обоих беззвучие, нарушаемое беспрестанно голосящим селектором, не нарушил Эдуард:
– И будем так сидеть? Может, телевизор посмотрим? Про каналы я ничего не говорю, там все будет посвящено надвигающемуся Сезону Нищеты, и то в записи, так давай какой-нибудь фильм из того сборника поставим, что хранится на флеш-карте?
– Я – за! – Мальчик подпрыгнул с дивана и в три прыжка оказался возле черного прямоугольника телевизора, края которого были обклеены поролоном. – Какой поставим? Может «Чужой человек»? Или ты другое предпочтешь?
– Не люблю я этот жанр. И что это такое – комедия ужасов? Смеяться и параноидально трястись от страха? Бред какой-то. Набери лучше в поисковике: Чарльз Чаплин. Это то самое, что нам поможет поднять настроение в ожидании не очень смехотворного в ближайшее время ужаса.
– Фу, такое старье?.. – воспротивился было Алик. – Его еще смотрят?
– Я смотрю. И тебе понравится. Мы когда-нибудь умрем, а эти комедии будут жить, не смотря ни на что. В них обитает душа их создателя, а она, сам знаешь, бессмертна.
– Хорошо, уболтал. К тому же до Сезона осталось совсем ничего, поэтому я смогу твоему Чаплину выделить немного времени.
– Меньше говори, лучше включай. Выбери «Малыш». Он немой, создан еще на заре кинематографа, но субтитры к нему – классные, в свое время постарались студийные переводчики.
– Так он еще и незвуковой… – обреченно протянул мальчик, усаживаясь с пультом в руке рядом с отцом и выбирая курсором в меню экрана подсвеченную радужными мерцающими огоньками надпись «Малыш. Фильм Ч. Чаплина». – Здорово…
Только начался фильм, появилась заставка на английском языке под первые аккорды фортепианной музыки, как за надежно закрытым окном комнаты что-то заурчало, улица пришла в движение. Нервно залязгала рама, оживленная неким внешним воздействием.
Голос из селектора трижды истерически громко прокричал: «Начало Сезона Нищеты! Начало Сезона Нищеты! Начало Сезона Нищеты!» и тут же оборвался, совершив в заключение бессвязную звуковую трель.
– Выключай телевизор, – повелительным тоном сказал Эдуард. – И иди ко мне в объятия, мой любимый сын. Все будет хорошо. Главное – верь моим словам.
Телевизионный экран незамедлительно погас, и Алик ярко почувствовал через отцовскую одежду тепло жилистого тела мужчины, а также частый стук бьющегося сердца. Крепкие объятия папиных рук придали мальчику такие необходимые сейчас уверенность и спокойствие. Но ничего, кроме дребезжания окон в квартире, не происходило. Оба надеялись, чтобы все именно на этом и прекратилось.