– А запись смотреть будем? – донесся приглушенный из помещения оператора голос Шипника. – Спор еще в силе.
– Обязательно проверим, – Эдуард нажал на кнопку, выпиравшую из перил площадки, рабочий бинокль плавно поднялся вверх. – Спор и называется спором, что его никто и ничто не могут отменить. Да, кстати, не забудь открыть заслонку шахты вытяжки и включить вентиляторы, когда станем покидать станцию. А то в прошлый раз мы это не сделали, так я такую взбучку по телефону от шефа получил, что мама не горюй…
– Сделаем, босс.
Двенадцатилетний Алик уже долгое время находился в кресле, читая учебник по общей биологии. Четыре обязательных к изучению параграфы были выучены и по два раза повторены. Остался лишь пятый, самый сложный, про механизм протекания фотосинтеза. Необходимо было осилить всего пару абзацев, когда на мальчика неожиданно накатила волна некой отрешенности. Он оторвал взгляд от страницы и посмотрел в раскрытое окно. На улице вечерело. Осторожная тьма просачивалась откуда-то снизу, медленно поглощая прозрачный воздух и делая его непроницаемым для глаза. Верхние этажи дома напротив пока еще слабо гладило заходящее солнце. Чахлые его блики, отражающиеся на коричневом потрескавшемся фасаде, были больше похожи на отчаянный зов помощи, на прощальный реверанс перед ступающей неспешной поступью власти всесильной ночи. Скоро дневной свет совсем исчезнет, а затем во всем районе отключат электричество ровно в 23:00, и тогда тьма до самого рассвета приберет своими руками всю окраину города.
Алик тихо поднялся и бесшумно подошел к окну. В лицо пахнуло легкой прохладой кислого воздуха. Сам этот запах совершенно не удивил мальчика; воздух всегда был с таким неприятным привкусом, насколько помнил себя паренек. То был запах его района, располагающийся впритык к городской стене и приютивший у себя тысячи маргинальных, по официальному определению правительства, жителей. Тех, кто когда-то не прошел успешно генетические и общеобразовательные тесты, и вынужденные теперь добывать кусок хлеба низкоквалифицированным трудом, а именно трудиться на вредных производствах, убирать улицы, работать грузчиками, дорожными рабочими, служащими концентрационных моргов и мусоросбросных станций. Квартал отчаяния и выживания.
Мальчик глубоко вдохнул воздух худой, впалой грудью, и тотчас силы его начали покидать. Слабость стремительной волной пробежала по всему телу. Алик опустился на колени перед окном и медленно повалился набок. Он задыхался. На лицо стремительно наплыла болезненная серость, вены вздулись и ошалело запульсировали, словно в них поселилась другая неведомая жизнь, и хозяином ее никак не был двенадцатилетний мальчик. Глаза широко раскрылись, явив потолку полный беспомощности и страха мутный взгляд; рот жадно глотал воздух, но облегчения это не давало. Спустя несколько долгмх секунд дыхание начало приходить в нормальное состояние. Алик забормотал:
– Айлесссс… Кардуххх… Майма ми… Раааскажиии… Что…я…тууут…могу…
Коротко стриженая голова вдруг резко замоталась из стороны в сторону, тихо захрустела шея, грозившая от такой частоты поворотов, просто-напросто, оторваться от остального детского тела. Но, дойдя до критической точки в своих маятникообразных движениях, она мгновенно остановилась, обратив болезненное лицо вверх. Казалось, его глаза увидели кого-то или что-то на потолке, так как тонкие бледные губы подернулись в слабой улыбке, будто мальчик обнаружил там нечто знакомое.
– Привет, – едва слышным голосом проговорил Алик, обращаясь к тому, что было наверху. – Ты опять здесь… Всегда, когда мне становится плохо, ты тут как тут. Вот так смотришь жалобными глазами, словно хочешь чем-то помочь, но не меняешь даже позу, просто смотришь… Молчаливый наблюдатель. Но, не поверишь, я рад тебя видеть, пусть ты и не разговариваешь со мной и похож на живую статую. Честно… Ты единственный, кто в такие минуты посещает меня, и это согревает сердце и душу…
Мальчик медленно приподнялся при помощи дрожащих от слабости рук и сел на пол, прислонив спину к холодной стене, затылок уперся в небольшой пластиковый выступ подоконника. Он чувствовал себя уже гораздо лучше, чем минуту назад, но силы не спешили возвращаться обратно после приступа.
– Ты знаешь? – продолжил подросток. – А ведь никто не знает, что у меня все это иногда случается. Минимум раз в неделю, а то и в полторы, я начинаю вот так задыхаться. После последнего Сезона Нищеты… Эххх… Видно, я не очень хорошо его перенес в прошлый раз, с последствиями…
Замолчал, опустив на колени голову. В комнате было слышно его затрудненное дыхание, но затем оно стало лучше, и мальчик снова устремил взор на потолок.