Гению Пушкина дано было понимание любого народа мира. Таланту Даля — глубокое понимание русского народа. Тут сходство и различие, которые примиряются любовью к России, их общему духовному источнику. У них были разные по высоте орбиты, но их притягивала к России вера в ее высокое предназначение в этом мире. И об этом сказал Достоевский в своей знаменитой речи: «Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть, и надежда, великая надежда за русского человека».
Строгий Белинский, как мы уже говорили, к концу жизни не только смягчился к Далю, но и весьма высоко оценивал его творчество. В меньшей степени относилось это к сказкам, которых критик в обработанном виде все же не принимал: «Мы, признаемся, не совсем понимаем этот род сочинений. Другое дело — верно записанные под диктовку народа сказки: их собирайте и печатайте, и за это вам спасибо. Но сочинять русские народные сказки или переделывать их — зачем это, а главное — для кого? — Ведь простой народ не прочтет, даже не увидит вашей книги, а для образованных классов общества — что такое ваши сказки?..»
Однако, видя, с каким усердием Даль занимается фольклором, как бережно собирает и бескорыстно раздает народные песни, сказки, пословицы и поговорки, какое огромное значение придает устному народному творчеству, Белинский, похоже, дрогнул: «Но если, прочтя их (сказки. — П. Т.), мы не переменили таких мыслей, то значительно смягчили их строгость, по крайней мере в отношении к г. Далю. Он так глубоко проник в склад ума русского человека, до того овладел его языком, что сказки его — настоящие русские народные сказки… Поэтому писать их был для него великий соблазн, и как они многим и теперь нравятся, и мы не обойдем их добрым словом, не попрекнем их рождением, хотя и не пожелаем им дальнейшего размножения…»
Но может быть, более важное в данной рецензии то, что критик признал наконец в Дале художника. «В физиологических очерках своих Даль является уже не просто бывалым, умным, наблюдательным человеком и даровитым литератором, но еще художником… В самом деле, для того чтобы написать «Дворника», «Денщика» и «Колбасники и бородачи», мало наблюдательности и самого строгого изучения действительности: нужен еще элемент творчества. Иначе изображения дворника, денщика и купцов с купчихами и купецкими дочерьми не являлись бы в статьях г. Даля типами, не поражали бы своею живою, внутреннею верностию действительности, не врезывались бы навсегда и так глубоко в памяти того, кто прочел их раз… Их можно не только читать, но и перечитывать, и каждый раз будут они казаться все лучше и лучше…
Как бы то ни было, но физиологические очерки г. Даля считаем мы перлами современной русской литературы и желаем и надеемся, что теперь г. Даль обратит свой богатый и сильный талант преимущественно на этот род сочинений, не теряя более времени на сказки, повести и рассказы…»
И наконец, упоминание о творчестве Даля найдем в письме Боткину (17.02.1847 г.), которому Белинский советует прочесть в № 2 «Отечественных записок» повесть Даля «Игривый», в которой критик нашел «превосходные вещи». И тут же рекомендует адресату, если тот не читал: «Колбасники и бородачи», «Денщик», «Двор», «Дворник», «Небывалое в былом, или Былое в небывалом» — в последней повести он отмечает «дивно-прекрасные частности».
Через два дня в письме Тургеневу, еще молодому писателю, критик замечает, что его талант «однороден» с талантом Даля. Что ж, в 1847 году у Белинского для такого сравнения, возможно, были веские основания.
Тургенева и Даля сведет вместе не только отечественная литература, но и служба в министерстве внутренних дел в «особенной канцелярии» министра, которой как раз руководил Владимир Иванович. В автобиографии этому периоду жизни Тургенев посвятил три строчки: «Поступил в 1842 году в канцелярию министра внутренних дел под начальство В. И. Даля, служил очень плохо и неисправно и в 1843 году вышел в отставку». Потом по-разному будут толковать этот эпизод из биографии каждого из них. Одна ко ключ к нему, на мой взгляд, нужно искать все же в процитированных нами строчках автобиографии.
Самокритичная оценка Тургенева, судя по всему, верна еще и потому, что «зла» на Даля не держал, опубликовав в «Отечественных записках» какое-то время спустя после отставки весьма хвалебную рецензию на его сборник повестей, сказок и рассказов. В целом его оценка совпадала с мнением Белинского, возможно, о не обошлось здесь и без влияния критика. Но вместе с тем нужно учитывать и то, что в этот момент Тургенева и Даля интересовал один и тот же вопрос: судьба русского крестьянина, освобождение его от крепостной зависимости. В министерстве в то время готовили всевозможные проекты на этот счет, и Тургеневу при поступлении на службу поручили написать служебную записку на данный предмет. Так появилась статья «Несколько замечаний о русском хозяйстве и о русском крестьянине». Несколько позднее ему поручается составление записки «Об уничтожении крепостного состояния в России», которая затем была использована при составлении известной «записки Перовского», представленной государю в 1945 году.