Предложения Миницкого были одобрены Николаем. Коменданту Петропавловской крепости Сукину было дано поручение составить инструкцию для начальника Соловецкой тюрьмы, что и было им исполнено.
Однако время торопило, да и осужденных оказалось много, и потому с лета 1826 года декабристов стали партиями направлять в Сибирь. Надобность в Соловецких застенках отпала, и «по ненаставшей надобности в предполагаемой перестройке высочайше повелено дело сие оставить без дальнейшего производства».
Из декабристов, арестованных сразу же после восстания, в Соловецкой тюрьме позднее оказался и провел долгие годы лишь А. С. Горожанский. Но о нем немного позднее.
В августе 1827 года по Москве пошли слухи о раскрытии еще одного заговора. Это были известное «дело братьев Критских».
Молодые люди — Петр Критский, 21 года, канцелярист одного из департаментов сената, его братья — студенты Московского университета Михаил (18 лет) и Василий (17 лет) со своими товарищами разного социального положения — Лушниковым, Тюриным, Салтановым, Матвеевым, Таманским, Роговым, Поповым и другими неоднократно собирались вместе и, «выхваляя конституции Англии и Гишпании, представляли несчастным тот народ, который состоит под управлением монархическим, и называли великими преступников 14 декабря, говоря, что они желали блага своему отечеству»{32}. На одной из бумаг, изъятых при обыске, нашли печать с надписью «Вольность и смерть тирану». Молодые люди имели «тайное желание видеть Россию под конституционным правлением с уверениями пожертвовать для того самой жизнью». Петр Критский показал, что «погибель преступников 14 декабря родила в нем негодование», а также «любовь к независимости и отвращение к монархическому правлению возбудились в нем наиболее от чтения творений Пушкина и Рылеева». Заговорщики имели намерение поднять восстание в Москве в первую годовщину коронации Николая I — 22 августа 1827 года. С этой целью хотели разбросать по всей Москве «возмутительные записки». Они рассчитывали на помощь находящегося в немилости у императора, но очень популярного в народе генерала А. П. Ермолова, а возглавить свое тайное общество, взять председательство в нем — имели намерение предложить… А. С. Пушкину»{33}.
Все участники заговора по их собственной неосторожности были арестованы. И жестоко после следствия наказаны, отправлены в тюремные казематы, в солдатчину, в дальнюю службу, по обычаю Николая I — без указания сроков.
Петра Критского в декабре 1827 года заточили в Швартгольмской крепости, а Михаила и Василия Критских — в тюрьму Соловецкого монастыря. Однако по пути в Соловки решили, что братьев надо разъединить, и Василия отправили в Шлиссельбургскую крепость, где он и умер в 1831 году «от изнурительной лихорадки», а Михаил оказался на Соловках. Мать Критских знала, где сыновья, и переписывалась с ними.
Неожиданная ревизия соловецкого острога петербургским подполковником корпуса жандармов Озерецковским спасла Михаила Критского от бессрочного там пребывания. Жандармский офицер нашел чрезмерным усердие монахов в охранном рвении, ибо увидел, что положение арестантов было «весьма тяжелым». Михаил Критский был переведен рядовым в Мингрелию, в Черноморский батальон, где был убит в сражении с черкесами.
Исследователь «Дела братьев Критских» М. К. Лемке писал в начале нашего столетия: «Вникните теперь в дело братьев Критских и попробуйте отдать себе отчет, за что было разбито столько молодых жизней? Только за разговоры в тесной компании, только за скрыто выраженное неудовольствие системой кнута… Люди не только ничего не совершили преступного, но даже не предприняли тех шагов, без наличности которых, по здравому смыслу и основам права, их нельзя обвинять в покушении, даже в твердо выраженном намерении… И за это Шлиссельбурги, Швартгольмы, Соловки!»