Эпизод этот описан у нескольких мемуаристов, и рассказывается он по-разному лишь в деталях, в главном же для нас — в передаче особенностей характера Даля — все сходятся. Вполне соответствует этому впечатлению и словесный портрет, набросанный Григоровичем после первого посещения Даля. «Встретил он меня без всяких особенных изъявлений, но ласково, без покровительственного оттенка. Он был высок ростом, худощав, ходил дома не иначе, как в длинном коричневом суконном халате, пристегнутом у пояса; меня особенно поразила худоба его лица и длинного, заостренного носа, делившего на две части впалые щеки, не совсем тщательно выбритые; под выгнутыми щетинистыми бровями светились небольшие, но быстрые, проницательные глаза стального отлива. Наружность его, — я скоро в этом убедился, — отвечала его характеру, несколько жесткому, педантичному, далеко не общительному».
Вероятно, для такой кропотливой работы, какой является составление словаря, для основательности его и всеохватности, и нужен был именно такой человек — прекрасно знающий стихию народного языка, быт, традиции и обладающий к тому же не только научной складкой, но и характером собирателя, скрупулезного систематизатора, не упускающего ни единой возможности пополнить свой научный багаж. И эту особенность Даля подметил тогда еще молодой Григорович. «Мною Даль заинтересовался, собственно, потому, что повесть моя была из простонародного быта, который всегда занимал его, как занимало вообще все, касавшееся быта народа, языка, сказок, пословиц. У него по этой части скоплены были сокровища и можно было чему-нибудь поучиться. Пользуясь своим положением, он рассылал циркуляры ко всем должностным лицам внутри России, поручая им собирать и доставлять ему местные черты нравов, песни, поговорки и проч. Он охотно давал мне возможность пользоваться таким материалом у себя на дому, он сажал меня в кабинете, и я по целым часам переписывал все, что казалось мне особенно характерным».
Отца Даля. — Иогана Христиана (Ивана Матвеевича), корда тому едва исполнилось двадцать лет, императрица Екатерина II пригласила в Россию придворным библиотекарем. Молодой, но к тому времени весьма образованный, он знал несколько языков — древних и новых, русский знал «как свой». Несколько позже, окончив в Германии медицинский факультет, он вновь вернулся в Россию, где женился на девушке из семьи обрусевших «выходцев». Мать Владимира Ивановича владела пятью языками, была музыкальна, имела голос «европейской певицы».
Сведений о детстве Даля немного. Он не любил писать воспоминаний о себе, начинал не раз, но вскоре бросал. Мы можем лишь предполагать, что, имея таких родителей, Владимир рос и воспитывался в благоприятной для формирования его умственных способностей, появления филологических наклонностей атмосфере. Вероятно, в доме была неплохая библиотека. Во всяком случае, известно, что он много читал, пописывал стихи, подражая Карамзину, Жуковскому, Батюшкову; под впечатлением басен Крылова пробовал и сам сочинять что-то в сатирическом жанре.
Мать, женщина широко образованная, всему обучала детей сама, учителей нанимали лишь по математике и черчению. Как вспоминал Даль, отец «при каждом случае напоминал нам, что мы русские», и в доме говорили только по-русски.
Двенадцати лет Владимир стал кадетом Морского корпуса, где пробыл пять лет. Особо добрых воспоминаний в его памяти эти годы не оставили, более того, считал, что «замертво убил время». «3 марта 1819 года… мы выпущены в мичмана, и я по желанию написал в Черное море в Николаев. На этой первой поездке моей по Руси я положил бессознательное основание к моему словарю, записывая каждое слово, которое дотоле не слышал», — читаем в «Автобиографической заметке». Так началось главное дело его жизни, значение которого тогда он едва ли понимал.
Прожил Даль семьдесят один год (1801–1872 гг.), и пятьдесят три из них — почти всю сознательную жизнь — он собирал и записывал слова, пословицы и поговорки, песни, сказки, — все, чем изустно богат наш народ. Для «выходца», считающего себя русским, лучшего пути к сердцу, душе народа не придумать. «Во всю жизнь свою я искал случая поездить по Руси, знакомился с бытом народа, почитая народ за ядро и корень, а высшие сословия за цвет и плесень, по делу глядя…» — так кратко определил цель и смысл своих усилий Владимир Иванович.
Уважительное отношение к народу, к «ядру и корню», — пожалуй, одно из самых сильных чувств, всю жизнь владевших Далем. Куда бы за долгую жизнь его ни забрасывала судьба, всюду собирал он, копил и осмысливал каждую черточку характера местного люда, язык и нравы. Его рассказы и повести на местном материале точны Це только в деталях, они как бы пронизаны цветом и запахом виденной им жизни. Очень редкое качество у писателей даже весьма даровитых. Не потому ли он и осмелился отказать подобрать Жуковскому, которого безмерно уважал, сюжет для «восточной» поэмы? «Я обещал Вам основу для местных, здешних дум и баллад… а между тем обманул, — отвечает он Жуковскому. — Но дело вот в чем, рассудите меня сами: надобно дать рассказу цвет местности, надобно знать быт и жизнь народа, мелочные его отношения и обстоятельства… Иначе труды Ваши наполовину пропадут; поэму можно назвать башкирскою, кайсацкою, уральскою, — но она, конечно, не будет ни то, ни другое, ни третье».