Выбрать главу

Путь от Санкт-Петербурга до Архангельска занял свыше месяца. Губернатор столицы северного края Иван Измайлов доносит правительству, что 13 июня он принял ссыльных Толстых и в тот же день отправил их в Соловецкий монастырь.

Вначале караул по охране ссыльных на островах несла команда из двенадцати солдат Архангельского гарнизонного полка во главе с поручиком Никитой Кузьминым. Однако в Петербург стали поступать доносы о «благоволии» к узникам вследствие хоть и бывшего, но слишком значительного сана Петра Андреевича Толстого, со стороны губернатора Измайлова и архимандрита монастыря Варсонофия. Известны донос инока Соловецкого монастыря Гордияна о том, что настоятель монастыря Варсонофий посылал Толстым напитки в серебряных кубках и даже сам через тайный ход навестил узников, и донос подполковника Хрипунова о том, что губернатор генерал-майор Измайлов посылал Толстым «письмо и гостинцы…»{73}. И уже в августе этого же 1727 года на остров прибыла охранная команда лейб-гвардии Семеновского полка во главе с лейтенантом Лукой Перфильевым. Он имел уже новую инструкцию по охране узников, которая значительно ужесточала режим их содержания. Отца с сыном разлучили, поместив их в разные камеры, выход из которых был запрещен даже в тюремную церковь. «И те тюрьмы имеютца холодные, а пища им, Толстым, даетца братцкая, какова в которой день бывает на трапезе братии, по порцы единого брата». Каземат был настолько сырым, что узники заживо гнили в нем. Летом 1728 года умер Иван, а 30 января 1729 года и старик Петр Андреевич Толстой, которому к тому времени было 83 года. Перед смертью П. А. Толстой, помня доброе к нему отношение архимандрита монастыря Варсонофия, велел отдать «пожитки свои» в казну «Зосимы и Савватия», то есть монастыря. Похоронили монахи Петра Толстого на самом почетном месте — внутри монастырской ограды, на западной стороне Преображенского собора{74}.

Многократно в пушкинской «Истории Петра» звучит имя и другого сановника, члена Верховного тайного совета, сенатора Василия Лукича Долгорукого, известного многими дипломатическими и прочими заслугами в царствование Петра. После смерти императора он сохранил влияние и в царствование Екатерины I и Петра II. Но при воцарении Анны Иоанновны В. Л. Долгорукий был одним из инициаторов ограничения ее власти Верховным советом, членом которого он был. За то и поплатился. Укрепившись на троне, Анна, ее фаворит Бирон и немецкое окружение императрицы стали изводить прежде блиставших при дворе русских вельмож. Василия Лукича не спасла даже былая любовная связь с Анной, и 14 апреля 1730 года был обнародован царский Манифест о «жестоком государственном преступлении» могущественного сановника Василия Лукича Долгорукого. Перечисление придуманных прегрешений сенатора занимает значительное место в манифесте, по которому он был сослан в свою деревню в Пензенскую губернию, где содержался под охраной невыездно. Но кровожадному Бирону это наказание показалось незначительным, и он добивается у Анны ужесточения репрессий к Долгорукому. В июле этого же года в Архангельск был направлен Указ царицы о ссылке В. Л. Долгорукого в Соловецкий монастырь и инструкция, по которой следовало содержать нового узника. Указ адресовался архангельскому губернатору генералу Мещерскому, который сменил прежнего, оказавшегося неугодным властям губернатора Измайлова. В инструкции — все те же строгости: содержать «в келье под крепким караулом, из которой, кроме церкви, за монастырь никуда не выпускать и к нему никого не допускать».

4 августа 1730 года Долгоруких был доставлен в Соловецкий монастырь и был заключен в ту же самую келью, где год назад скончался Петр Андреевич Толстой. Но, вероятно, сердце императрицы что-то еще помнило, ибо Василий Лукич содержался в монастыре в условиях, которые другим арестантам даже не могли присниться. При нем находились пять его крепостных слуг, ему разрешалось писать домой «о присылке к себе для пропитания запасов и о прочих домашних нуждах…», за ним были сохранены титулы и собственность. Но содержание было строгим. Он сидел один в келье круглосуточно, выход разрешался только во внутреннюю тюремную церковь, общение со слугами лишь через охрану.