А после летних событий я стал рассудительнее и свои эмоции держал под контролем.
В любом случае Дурслям я отомщу за все «хорошее». В будущем.
К погружению в собственное сознание я готовился как к боевым действиям. Во всяком случае, боялся знатно. Собственные мозги – всегда потемки. Но надежда, что мне удастся разобраться, была.
Дэн, когда служил на флоте, столкнулся с интересным случаем. Был у них на корабле мичман. Громила под два метра и за сто килограмм весом. Было у него хобби, которое, по его словам ему передал дед – костоправ. Вывихи, «прострелы» спины и прочее правил на раз. Правда, стоило придти к нему с мелкой проблемой, он со словами «раз начал, надо все поправить», начинал крутить все…. Сбежать от него было невозможно. Только уползти. Когда отпустит.
Дэн один раз побывал в его руках... Незабываемые ощущения. Мичман разминал все суставы профессионально и безжалостно, на вопли «пациента» внимания обращал мало, да и трудно что-то высказывать, когда видишь собственный копчик без помощи зеркала. А единственная фраза мичмана звучала так:
- Расслабься, дурак, а то связки порву!
От этой фразы сопротивление «пациентов» быстро таяло.
Была у Дэна детская травма, свернул в школьном спортзале шею, пытаясь сделать стойку на голове. Пролежал в больнице неделю под растяжкой и с тех пор берег шею.
Когда мичман добрался до «сейчас шейку разомнем», Дэн как на исповеди выложил о своей проблеме и запретил трогать шею.
Мичман хмыкнул, поставил Дэна на ноги и сказал:
- А мы сейчас у тебя спросим, можно или нет. Вытяни правую руку в сторону, параллельно полу и не отпускай, пока я не разрешу вслух.
Пока Дэн выполнял это распоряжение, он зашел за спину и над ухом раздался тихий спокойный вопрос:
- Можно править шею? Да – держать руку. Нет – отпустить.
И налег своим телом на вытянутую руку, пытаясь прижать к телу. Рука держала его вес. А глаза Дэна лезли на лоб от удивления.
- Не верю!
Мичман задал еще раз вопрос, но по-другому:
- Можно править шею? Да – отпустить руку. Нет – держать.
И хлопнул по вытянутой руке. Рука плетью свалилась.
После измывательств, Дэн его спросил:
- Как?
- Твое подсознание знает о тебе больше, чем ты. Спрашивай правильно и оно ответит. /*1/
Вот я и собирался «спросить».
А поскольку ненормальностей со мной и так много, то и спрашивать буду ненормально.
Вечером, дождавшись пока угомонятся родственнички, я лег на свой топчан, закрыл глаза и начал погружение.
Достаточно быстро достигнув медитативного расслабления, я начал «проваливаться» дальше.
Вокруг тьма. Нет ничего кроме меня. Еле ощущаемый поток «ветра» омывает сознание.
«Покажи» – бросил я мысль во тьму.
И мир расцветился красками.
Я был маленькой сферой, к которой тянулись лучи разного цвета и толщины. Рядом висела похожая, но бледная сфера. И все это было переплетено сотнями нитей, тянущихся к скоплению звезд расположенных вокруг нас. Я мысленно коснулся одной из нитей.
Голова взорвалась болью и я очнулся на своем топчане. Голова привычно раскалывалась, руки тряслись, ноги не держали.
Приехали.
Что я сделал не так?
Нет, думать буду завтра, а сейчас спать.
Проснувшись утром, я внимательно прислушался к своим ощущениям. Вроде все нормально. Чувство легкой слабости не считается.
Рождественские праздники были еще в разгаре, идти никуда не нужно.
Тихо падал снег за окнами дома.
Дадли играл на диване в гостиной с игровой приставкой. Вернон читал газету в кресле. Петуния убежала к соседке посплетничать. Я домывал посуду. Идиллия.
Во мне бурлило тихое бешенство. Вчерашняя неудача подкосила культивируемое мной последние месяцы, показательное равнодушие и терпение. Мерзкие рожи родственников надоели до жути. Моральных сил прикрыться маской «брауни» не было. Я устал. Меня все достало. Запустить бы только что отмытой тарелкой в эту идиотскую приставку, чтоб не слышать ее громко-раздражающих звуков и стереть довольное выражение с лица Дадли.
Пальцы начало потряхивать, неизвестно откуда взявшийся ветер всколыхнул волосы, стекла задрожали.
Посуда тоже.
Вернон почуял неладное и начал поворачиваться в мою сторону.
Верхняя тарелка из чистой стопки сорвалась и полетела в направлении гостиной.
Дадли пискнул и нырнул за диван.
Тарелка не долетела. Взорвалась осколками раньше.
Физиономия Вернона пострадала. Я рад.
Вернон рад не очень.
Его кулак, влетевший мне в грудь, был тому доказательством.
- Тварь ненормальная! Я выбью из тебя это! – услышал я, пока летел до стенки от его удара.
Стенка оказалась твердой. Тьма.
Очнулся я от боли. Чулан. Ожидаемо.
Лежу на спине. Дышать больно. Тошнит. Попробовал шевельнуть правой рукой. В грудине и ребрах вспыхнуло резкой болью. Левое плечо вторило тем же.
Пора вспоминать о самовнушении, давненько меня так не отделывал Вернон. Но его попорченная физиономия радовала. Жаль, мало.
Сосредотачиваюсь на очаге боли в грудине. Мысленно заменяю боль на нейтральное тепло и представляю, как оно разливается по телу. Через несколько минут усилий боль вроде становится тише, но шевелиться не рискую.
Надо уснуть. Быстрее выздоровею.
Мое выздоровление заняло почти две недели. Из них поваляться в постели мне удалось всего пять дней. Хождение до туалета было мукой и подвигом. Воду и несколько кусков хлеба в чулан приносила Петуния. Не очень часто. Наверно, проверяла, жив ли я. Шоколад из моих запасов был очень кстати.
Вернон, по ходу, меня тогда еще и отпинал. Грудину я еще мог понять, а все остальное очевидно было «без меня».
Зато было много времени на раздумья.
Я, кажется понял, в чем ошибся тогда с «погружением». Я же попросил тогда «показать» все. И получил желаемое. Спрашивать надо правильно! Оно, конечно, подсознание может и умнее меня, но сформулировать вопрос надо точнее.
Как перестану ощущать последствия общения с Верноном, повторю попытку.
В конце января я решился на следующую попытку.
Итак, «погружение».
Оказавшись в расслабляющей тьме, прошу:
«Брауни и головная боль. Покажи причину. Доступно – визуально.»
Мир расцветился красками.
Я оказался сидящим в высоком кресле с неудобной жесткой спинкой. Передо мной стоял старинный стол, затянутый в зеленое сукно. Оглядевшись по сторонам, определил, что нахожусь в странной комнате.
По форме она напоминала сильно вытянутый коридор, метра три шириной. За спиной было тройное стрельчатое окно готического стиля. Интересно, из каких закоулков сознания это взялось. Наверно из фильмов. Голливуд и здесь отметился.
Впрочем, неважно. За стеклом была вязкая тьма, и видно ничего не было. При попытке присмотреться меня передернуло. Складывалось ощущение, что за стеклами просто черная вода. По левую руку вместо стены было огромное, от пола и до потолка, уходящее вдаль комнаты мутное зеркало. Походило на древние бронзовые зеркала с царапинами и потертостями. На правой стене была странная книжная полка из потемневшего дуба. Рассчитанная на два ряда книг и тянущаяся в темноту противоположного конца комнаты. Впрочем, мне было не видно, где она заканчивается, метров через тридцать – сорок коридор погружался во тьму. Высокий арочный потолок. Серая каменная кладка стен.
Я присмотрелся к книгам. Верхняя полка была пуста, только вдали я заметил несколько томов. Книги были одинакового размера, но отличались толщиной. И самых различных цветов, но чаще попадались серые тона, ярко окрашенных почти не было, а если и попадались, то каких-то ядовитых оттенков. Брр. Протянув руку, коснулся ближайшего тома. Перед глазами замелькали мои воспоминания – как я готовился к сегодняшнему «погружению». Отдернул руку и видения прекратились.
Ясно, это полка с моими воспоминаниями в хронологическом порядке. Чем дальше пойду, тем более старые воспоминания увижу. Тогда откуда вторая полка, почти пустая? Пошел в направлении видимых вдали книг с верхней полки. Томик был неприятного черно-коричневого цвета. Коснулся.