Голицын, стоя на улице в некоторой растерянности от невиданного доселе зрелища, наблюдал, как лучи прожекторов прорезали облака; казалось, будто весь Париж был разбужен этой борьбой в необъятном пространстве. Со всех сторон свистела шрапнель, слышались взрывы.
В этот момент прямо над головой поручика послышался жуткий свист, очень быстро перешедший в грохот. На улицу брызнули большие и маленькие осколки стекла вместе с кирпичным крошевом. В дверях кафешантана показался хозяин заведения. Он, покачиваясь, вытирал рукавом окровавленное лицо. Голицын побежал навстречу.
– Туда, мсье... – пробормотал хозяин, тяжело дыша и еле ворочая языком. – Скорее... у меня подкашиваются ноги.
И правда, вслед за этим мужчина в изнеможении опустился на мостовую.
Вбежав внутрь, поручик увидел стоявшую за стойкой миловидную и элегантную девушку, замеченную им еще до взрыва. Она была в шоке: стояла неподвижно, замерев, словно манекен.
И было от чего – прямо над стойкой... висела неразорвавшаяся авиабомба, сброшенная с дирижабля. Пробив крышу перекрытия, она чудом удерживалась на перьях стабилизатора. С первого взгляда поручику стало ясно, что сейчас достаточно малейшего сотрясения, чтобы она свалилась и случилось непоправимое. Да и без какого-то ни было толчка она могла сама по себе упасть на пол.
Этого поручик никак не мог допустить. Быстро пододвинув столик, русский офицер влез на него и, подставив плечи, стал удерживать смертоносный предмет, словно атлант.
К счастью, основную тяжесть взяли на себя перекрытия, поэтому бомбу приходилось лишь придерживать.
– Не волнуйтесь, мадемуазель, – ободряюще усмехнулся офицер.
– Боже мой! – наконец очнулась от шока девушка. – Как же это, мсье?
Она заметалась по залу, лихорадочно соображая, что же предпринять. За спиной, в дверях захрустели осколки, и в разгромленное кафе вошел французский офицер.
– Элен! Ты жива? – бросился он к девушке.
– Как видишь – и только благодаря мсье... – вопросительно посмотрела она на спасителя.
– Поручик Голицын, – представился тот, находясь в таком странном и необычном положении.
– Так это вы?! – изумился француз, наконец заметив поручика. – Я представитель генштаба капитан Дидье Гамелен.
– К сожалению, не могу отдать вам честь, – нашел в себе силы пошутить Голицын. – Прошу меня извинить, что не могу вручить пакет лично в руки. Не соблаговолите ли взять его из моей планшетки? – с присущей ему куртуазностью закончил Голицын своеобразное приветствие.
– Я поражен, мсье, – пробормотал французский офицер, глядя на поручика снизу вверх. – Я поражен вашим мужеством.
Представитель генштаба смотрелся по виду эдаким добрым буржуа, лишь по недоразумению облаченным в офицерскую форму.
– Ничего, бывает, – сострил поручик, подставляя правое плечо под немецкий «подарок».
– Так, секундочку, – капитан бросился к телефону и вызвал саперов. – Немедленно! – кричал он в трубку. – Промедление смерти подобно.
Пока ехала подмога, капитан и Элен наперебой предлагали поручику помощь – то в виде рюмочки коньяку, то в виде разговора, чтобы снять напряжение.
– Смешных историй мне попрошу не рассказывать, – предупредил Голицын – Небезопасно.
Наконец прибывшая саперная команда осторожно сняла неразорвавшуюся бомбу. Медики и дочь оказали хозяину первую помощь.
– Незначительная контузия, – сообщил врач, – никаких причин для волнений.
– Кстати, это место я выбрал неслучайно для нашей встречи, – сообщил Гамелен поручику после того, как саперы и медики отбыли спасать других. – Ведь «Лев и Магдалена» принадлежит моему дяде Жаку Готуа, а Элен, соответственно, – моя племянница.
– Точно так, мсье, – устало, но приветливо улыбнулся хозяин. Взбодрив себя стаканчиком коньяку и залепив пластырем порезы, он уже более-менее пришел в себя. – Да, убытков мне принесли боши немало. Но ничего, главное, что все обошлось.
Далее поручику пришлось выслушать множество благодарностей от хозяина и его дочери. И если к словам первого он отнесся спокойно, то ко второй – иначе. Девушка уселась с ними за стол, и в ее присутствии он испытывал волнение.
– Я прошу меня извинить, но сами видите, – обвел хозяин рукой заведение, указывая на царившую вокруг разруху. – Буду заниматься ликвидацией последствий бомбежки.
Вместе с работниками ресторатор принялся за уборку.
– Я ваш должник, – Гамелен был искренне тронут.
– Ну что вы, – отозвался Голицын. – Так поступил бы любой русский офицер на моем месте.
– Мсье, я восхищен русскими офицерами! – пылко произнес капитан. – Не хотите ли отужинать со мной в одном очень хорошем месте? Тем более что, как видите, это заведение вынуждено будет закрыться на некоторое время на ремонт.
– Да я даже не знаю... – замялся Голицын.
– Надеюсь, кузина составит нам компанию? – хитро улыбнулся Дидье Элен.
– Ну, конечно... – кивнула девушка.
– Я согласен. – В удовольствии пообщаться с Элен поручик не мог себе отказать.
ГЛАВА 2
– Рассказывайте же подробнее, капитан, – нетерпеливо произнес генерал Хельмут Мольтке, глядя на человека, стоявшего перед ним. – Присаживайтесь.
– Благодарю вас, господин генерал, – офицер с воспаленными от бессонницы красными глазами уселся напротив.
Ранним утром после большого налета все германские цеппелины только что вернулись на базу в окрестностях Кельна. Бомбили не только Париж, но и Лондон: результаты превзошли все ожидания. Капитан Питер Штрассер, командовавший всеми германскими дирижаблями, едва успев переодеться, явился на доклад к начальнику немецкого генштаба. У Штрассера были все основания гордиться результатами работы своего дивизиона.
– Так вы говорите, все прошло успешно?
– Более чем, господин генерал. Французы и англичане деморализованы, потерь никаких. Пойдем по порядку: атаку на Париж осуществили шесть наших цеппелинов. Нападение стало полной неожиданностью для французов, тревогу они подняли лишь за несколько минут до падения первой бомбы. Результаты бомбардировки были великолепными: на Париж и окрестности обрушилось две с половиной тысячи килограммов бомб, повреждено значительное количество строений в центре города, – сообщил капитан.
Питер Штрассер был личностью известной. Еще в возрасте пятнадцати лет он поступил на службу в германский военный флот, служил на кораблях. Затем поступил на обучение в Морскую академию, стал заметным специалистом морской артиллерии. Впоследствии перевелся из артиллерии в морскую авиацию, где дважды выигрывал стрельбы на приз кайзера Вильгельма. Войну встретил в должности командира дивизиона воздушных кораблей морского флота Германии. Офицер пропагандировал воздухоплавание в высшем командовании ВМФ и смог убедить адмирала фон Тирпица, давшего ему за энергию и одержимость прозвище «сумасшедший лейтенант», в перспективности дирижаблей и их необходимости для флота. В начале войны флот использовал дирижабли для морской разведки, патрулирования Северного и Балтийского морей и для установки минных заграждений. Штрассер же доказывал начальству, что дирижабли как нельзя лучше подходят для полетов в сложных метеоусловиях, для ночной бомбардировки удаленных объектов. Штрассер убедил компанию Цеппелина произвести к середине 1915 года 28 дирижаблей, способных долететь до Британских островов.
«Когда, наконец, армия поймет, что дирижабли не предназначены для ведения разведки и рекогносцировки?» – возмущался Штрассер. Он не стеснялся высказывать свое возмущение и высокому военному начальству, ратовавшему за отказ от использования цеппелинов в военных целях. «Разведка над линией фронта и в тылу – дело самолетов, маленьких, легких, быстроходных. Они мало уязвимы от огня с земли. Стихия дирижаблей – полеты ночью, в плохую погоду и обязательно на большой высоте. Их задача – подкрасться незаметно и обрушить на голову врага груз фугасных и зажигательных бомб».