Грейв кусал губы, пытаясь разгадать, что сейчас на уме у этой прекрасной, волнующей, непредсказуемой женщины.
— Ты простишь меня?
Она шагнула к нему, и он едва не пошатнулся — тончайший аромат ее волос вскружил голову, заставил сердце биться быстрее. Она сделала еще шаг, ласково коснулась ладонью его щеки, и сердце Грейва замерло, словно подстреленная птица.
— А ты… простишь меня?
Грейв вспомнил, что забыл выдохнуть. Ее золотистые волосы манили к себе, и он не стал сопротивляться своему желанию, пропустив между пальцами длинный шелковистый локон.
— За что? Ты ничего не сделала. Это я…
— Я должна была прислушаться к тебе. Я знаю, ты хотел как лучше.
— Я…
Он склонился к ее лицу, собираясь оправдываться, но она приложила палец к его губам.
— Молчи.
Отступила на шаг, поднимая в нем волну разочарования — он хотел ее ближе, хотел ее рядом, хотел, чтобы она была частью его…
Но то, что Гвен сделала дальше, повергло его в настоящее изумление: медленно, неторопливо развязала домашний халат, слегка поведя плечами, позволила ему упасть, отбросила на кресло. Потянула завязки на вороте вышитой ночной рубашки.
— Гвен, — растерянно прохрипел он, — Гвен, ты уверена? Мы ведь еще…
— Я уверена, — прошептала она, раскрыла ворот и спустила рубашку с плеча, — наше «завтра» может никогда и не наступить. Я хочу… чтобы завтра, ведя людей в бой, ты вспоминал не то, как мы с тобой ссорились… а то, как я любила тебя.
Разум должен был победить. Грейв должен был заверить ее, что завтра для них наступит непременно, так же, как и все остальные дни… что они обвенчаются сразу же после победы, а уж потом… Он знал, что не должен был пользоваться ее доверием, ее чувствами, не должен был бесчестить ее.
— Гвен…
— …Что в этом плохого? — она воинственно вскинула подбородок, будто он произнес свои мысли вслух. — Если ты вернешься с победой, вскоре мы станем мужем и женой, и это все равно случится между нами. Если же нет… я хотела бы знать, как это бывает с любимым человеком… с тобой. Хотя бы раз в жизни.
Невысказанные слова рассыпались мелкими осколками, жаждущие руки сами потянулись к ней. Дрожащая от волнения ладонь легла на обнаженное девичье плечо, пальцы лихорадочно прошлись по хрупким косточкам. Другая рука запуталась в мягком шелке волос на затылке, приближая прекрасное лицо к жадным губам. Совершено хмельной от внезапно обрушившегося счастья, он принялся целовать ее лицо, выплескивая наружу давно сдерживаемые чувства, внутренне ликуя от того, что они наконец-то одни, что дверь заперта изнутри, что впереди у них целая ночь… И никак не мог насытиться ею — трепетом дрожащих ресниц, бархатом высоких скул, вздрагивающими губами, нежным изгибом шеи… Вкус ее кожи пьянил, как вино, горячил кровь, разливая по телу жидкий огонь. Отстранившись на миг, он очертил пальцем контур ее губ, словно пробуя их мягкость, но почти сразу нетерпеливо накрыл их ртом. Ее губы поддались его напору, послушно раскрылись.
Руки скользнули по округлым плечам, избавляя их от остатков одежды — тонкая рубашка упала к ногам Гвен. Она рвано выдохнула, вздрогнув всем телом, но не отстранилась — напротив, обвила руками его шею. Грейв прижал стройное девичье тело к себе, заскользил ладонями по гладкой коже ее спины.
— Гвен…
Он тяжело дышал и одновременно задыхался, сердце замирало, забывая, как биться, и тут же взрывалось барабанным грохотом внутри — он держал в объятиях самую красивую, самую сладкую, самую желанную женщину на свете, и она отвечала ему взаимностью.
Нежные ладони смело забрались ему под тунику, коснулись пылающей кожи, погладили вздувшиеся от напряжения мышцы, потянули ткань вверх. И вот уже его кожа соприкасается с ее кожей, и уже нет сил сдерживаться, нет сил скрывать свое желание — он подхватил ее на руки и бережно опустил на постель.
На мгновение им вновь овладела растерянность — вся его жизнь до встречи с Гвен была посвящена лишь одной женщине. Если бы сейчас на этой постели лежала Кристина, он бы ни секунды не сомневался, что делать. За годы, проведенные вместе, он изучил все ее желания, все ее сладкие местечки, знал, что доставляет ей особенное наслаждение. Он не стал бы церемониться, ворвался бы в нее как ураган, заставил бы ее задохнуться в стонах.
Но Гвен? Ее робкие, неумелые прикосновения, ее испуганный трепет в ответ на его осторожные ласки сбивали его с толку. Он почему-то раньше не задумывался над тем, что двадцатилетняя вдова может оставаться целомудренной девицей… Но ведь это может быть так? В конце концов, ее муж умер прямо на свадьбе… Что, если Гвен до сих пор не знала мужчины?