Потом Боков посмотрел на самого высокого в группе Володю Щелкунова, бывшего закройщика московской обувной фабрики. Интересно, как Володя мог добиться зачисления в армию? Через полгода ему будет только семнадцать. Да, молодчина! Вот это комсомолец!
Немногим больше семнадцати Николаю Шорину. В комитете комсомола завода «Спринклер», конечно, не знали, что их воспитанник чертежник Шорин скоро будет десантирован на территорию, оккупированную противником. А дома? Родители Шорина, жившие в Подмосковье, тоже не догадывались об этом. Они даже не подозревали, что их единственный сын добровольно вступил в Красную Армию и по комсомольской путевке стал разведчиком.
До войны Николай не был комсомольцем, но когда райком ВЛКСМ призвал комсомольцев добровольно вступать в ряды защитников Родины, юноша сразу же подал заявление с просьбой принять его в боевой авангард молодежи. Получив комсомольский билет, стал добиваться призыва в армию. И добился!
Рядом с Боковым сидел его ровесник, комсомолец из Белоруссии Николай Барашков. Василий хорошо знал его, помнил, что Николай через два месяца после начала войны ушел добровольно в Красную Армию, а спустя еще два месяца получил назначение в разведку. В середине октября выполнял задание за линией фронта, во вражеском тылу.
Рядом с девушками сидел Николай Сазонов — москвич, слесарь с Красной Пресни, по рекомендации райкома ВЛКСМ 23 апреля 1942 года он был зачислен в разведку штаба Западного фронта. В тот же день разведчиком стал и московский комсомолец Владимир Терентьев.
Самолет задрожал. Усилился шум винтов, и мы стали выруливать на взлетную полосу. В конце рулежной дорожки машина остановилась, двигатели замолкли. Разведчики переглянулись в недоумении.
Бортмеханик быстро открыл люк, спустился по трапу на землю.
— Шасси подвело, — спокойно сказал подошедший к разведчикам инструктор парашютно-десантной службы. Кажется, пневматик лопнул.
— Который? — деловито осведомился Володя Щелкунов.
— Правый.
— Так я и знал, что правый.
— Почему, Длинный? — спросил его кто-то из ребят.
— Очень просто. Вася Боков сидит на той стороне, — спокойно ответил Володя.
Все громко засмеялись, дружелюбно поглядывая на рослого, самого полного в группе товарища.
— И что же, теперь нам ждать, когда дадут другой самолет? — поинтересовалась Алла Бурова.
— Зачем нам другой самолет? Сейчас заменят пневматик.
Минут через тридцать шасси отремонтировали, и самолет поднялся в воздух, держа курс на запад.
«Дуглас» летел уже около трех часов. Линию фронта разведчики разглядеть не смогли: ночь укрыла от их взора землю и позиции прочно окопавшихся войск 4-й полевой армии вермахта, перешедших к обороне.
«Далеко все-таки забрался враг, — подумал Василий Боков. — Скорей бы наши перешли в наступление. А мы с тыла поможем!»
Он был глубоко убежден в скором наступлении наших войск.
На Василия Бокова вдруг нахлынула тревога за связь со штабом фронта: у разведгруппы не было своей рации. Доклады в штаб можно будет передавать только по радиостанции другой группы, вылетевшей из Москвы тоже сегодня, которая должна действовать на Могилевщине. Удастся ли встретить связника от той группы?..
В полночь вспыхнула красная лампочка над дверью пилотской кабины. Значит, приготовиться к прыжку. Десантники поднялись со своих мест, оправили снаряжение, перекинулись взглядами. Еще раз проверили надежность крепления подвесной системы парашютов. Появился инструктор парашютно-десантной службы. Он открыл люк и встал у его проема.
Вспыхнула зеленая лампочка.
— Пошел!
Разведчики один за другим прыгали из самолета. У Нади Кожевниковой от волнения замерло сердце. Она молча шагнула к люку. Как для нее, так и для большинства других членов группы это был первый боевой прыжок.
Там, внизу, нет ни подготовленной площадки, на которую можно приземлиться, ни сигнальных огней. Там нет друзей, ожидающих их в условленном месте. «Слепой» прыжок. Это для того, чтобы обеспечить скрытность выброски группы.