***
Сергей вошел в дом. Дети уже давно спали, только на кухне горел свет: жена никогда не ложилась, если его не было дома. Он сел у окна и посмотрел на ту, с которой прожил ни один год. Она что-то шила, поэтому лишь коротко взглянула на мужа и продолжила свою работу.
- Ухожу, - решительно сказал он, - совсем ухожу. Возьму только кое-какие вещи. От детей не отказываюсь, деньги буду приносить. Не веришь слову - подай на алименты.
- К ней? - спросила жена, по-прежнему не отрываясь от работы.
- К ней, - охотно подтвердил Сергей. - Давно было пора.
- Не пущу.
Голос жены был обманчиво спокоен, но Сергей-то знал, что это не значит ничего: без слез, истерик, битья посуды и угроз она обойтись не сможет. Но страшило его не это. Жена воспитывалась в детском доме, поэтому главным желанием для нее было обретение дома, мужа, детей, а то, что она считала своим, никому и ни при каких условиях отдавать не собиралась. Никогда! И Сергей знал, что переход от слов к реальным боевым действиям будет быстрым. А о том, что она может предпринять, он боялся и думать. В памяти еще жива была история их женитьбы.
Сергей нашел в коридоре свой старый рюкзак, покидал в него кое-какие вещи и направился к двери. Все это время жена молча ходила за ним следом, и это выводило его из себя. Он был зол, чувствовал себя усталым и все еще не совсем трезвым, поэтому с удовольствием бы посидел на диване или даже прилег на минутку, но мысль о том, что Ната ждет, что сегодня для них начнется новая счастливая жизнь, не позволяла этого сделать.
Сергей толкнул дверь, предвкушая, как холодный воздух остудит его тяжелую голову, но она оказалась закрытой. Он и не заметил, когда жена это сделала.
- Дай ключ, - обратился он к ней. - Где этот чертов ключ?
Она все так же молча смотрела на него и улыбалась. Спокойно и чуть насмешливо, будто говорила: " Делай, что хочешь, но будет так, как хочу я". Это было то, что он ненавидел в ней больше всего: уверенность в безграничной власти над тем, кого она уже один раз научила послушанию. Воспоминание о пережитом унижении привело Сергея в ярость.
Он понимал, что не стоило бы этого делать, но сдержаться уже не смог и ударил ее ладонью по лицу. Ударил хлестко, не жалея, чтобы стереть, наконец, эту мерзкую самодовольную ухмылку. Женщина, казалось, только этого и ждала, потому что тут же закричала тонким пронзительным голосом, запричитала так, словно ее убивают.
Сергей, пытаясь сломать замок, бился в закрытую дверь, пока его не остановил громкий детский плач. Он обернулся. Двое сыновей стояли на пороге комнаты, испуганные детские лица были мокрыми от слез.
- Замолчи, наконец! - крикнул он жене. - И угомони детей!
- Это твои дети, - голос жены был опять спокоен, словно и не она истошно кричала минуту назад. - Успокой их сам. У меня еще дела.
Она ушла на кухню, а Сергей был совершенно уверен, что на ее лице цвела все та же мерзкая ухмылка. Делать ничего не оставалось: он молча сгреб в охапку мальчишек и унес их в комнату. На диване втроем было тесновато, но дети так доверчиво прижимались к отцу с двух сторон, что это казалось сущей ерундой. Сергей и не заметил, как уснул.
Осенью светает поздно, потому что даже в предутренние часы ночная тьма не торопится уползать на отдых в свое логово. Ночь - время ее торжества, торжества мрака над светом. И ей жаль, что оно не продлится вечно: выпадет снег, и все вокруг изменится до неузнаваемости. А пока власть была в ее руках.
По улице торопливо шла женщина. И хотя дорога была еще пустынной, она старательно огибала места, скудно освещенные желтым светом фонарей. Женщина устала, потому что вес полной канистры явно не был рассчитан на женские силы. Калитка нужного дома оказалась открытой, и она, никого не опасаясь, проскользнула в темноту двора. Она знала, что хозяйский пес уже давно никого не встречал заливистым лаем: он был стар и жил в доме. Женщина открыла канистру.
Лишь у двери дома она на минуту замешкалась, раздумывая, выплеснуть или нет на нее остатки бензина. И только мысль о том, что в доме находилась и ни в чем не повинная безумная старуха, не дала этого сделать. Женщина прислонила канистру к стене, отошла от нее на несколько шагов и достала спички.
Домой она почти бежала, так ни разу и не оглянувшись на содеянное. Отдышавшись, старательно вымыла руки и только потом заглянула в комнату, где спали дети и муж. Она поправила сползшее на пол одеяло, расстегнула пару верхних пуговиц на рубашке мужа. Это была ее семья, и она никому не даст ее разрушить.
Сергей проснулся поздно. С удивлением посмотрел на спящих рядом детей, припоминая, как же он оказался здесь. То, что всплыло в памяти, заставило его обхватить голову руками и застонать. Он, стараясь не разбудить мальчишек, осторожно встал и вышел из комнаты. Жена уже хлопотала на кухне. Не глядя на нее, Сергей прошел в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он собирался как можно скорее пойти к Нате, чтобы объяснить, почему не смог вернуться раньше.
Из зеркала на него смотрел незнакомый мужик в мятой рубашке. Его опухшие глаза, всклоченные волосы и неопрятная щетина могли не хуже хозяина рассказать о проведенном накануне вечере. Сергей грязно выругался и начал скидывать пропахшую потом и винными парами одежду. А еще через полчаса он, уже в куртке, зашел на кухню. Жена по-прежнему не обращала на него никакого внимания, и это радовало. Сергей выпил подряд два стакана воды, подхватил стоявший возле двери собранный им прошлой ночью рюкзак и молча вышел.
Утро было так себе, серенькое, промозглое, холодное. Сергей поежился. Уже у калитки его окликнул сосед.
- И что ты об этом думаешь?
- О чем? Я что-то пропустил?
Сергею не хотелось останавливаться, но он сделал это, потому что услышал в интонации соседа нечто, его насторожившее.
- Ты на самом деле ничего не знаешь? И жена не сказала?