- Нет, ничего, - подтвердил Сергей. - Да я вчера немного перебрал и спал как убитый, только вот встал.
Сосед подошел ближе к разделяющему дворы заборчику.
- Тогда извини за плохую новость, - он участливо посмотрел на Сергея. - У Натки твоей ночью дом сожгли.
- Сожгли? Дом? Кто? - хрипло произнес он и закашлялся: от такого известия в горле враз пересохло, губы онемели и совсем не слушались.
- Люди разное говорят, - уклончиво ответил сосед. - Пойду я, дела.
- Стой! - голос Сергея неожиданно прозвучал слишком громко, и сосед испуганно остановился. - Ната жива?
- Жива твоя Натка, жива. И соседка, которая у нее ночевала, тоже жива. Мать вот только сгорела, - сосед, уже явно жалея, что затеял этот разговор, засеменил к дому.
- Так что люди-то говорят? - крикнул вслед Сергей.
- У них и спроси!
Сосед махнул рукой и торопливо скрылся за дверью.
Сергей еще какое-то время постоял, словно над чем-то раздумывая, потом вытащил из кармана ключи и направился к гаражу. Войдя, он, боясь поверить мелькнувшей догадке, дважды внимательно осмотрел свое хозяйство. Канистры, купленной накануне, не было.
Жена не опустила глаз, когда Сергей вошел на кухню.
- Ты? - спросил он, еще надеясь услышать то, что опровергнет его догадку.
- Я, - спокойно подтвердила она.
- И тюрьмы не боишься?
- А чего ее бояться? Ты ведь в полицию не пойдешь, заявление не напишешь, не захочешь отправить детей в детский дом.
- Пойду, - буркнул Сергей, - и детей сам воспитаю.
Жена в ответ невесело улыбнулась.
- Ни на что ты не годишься, и на это тоже. Тебя насильно в загс не вели, своими ногами шел. Все эти годы только ныл да о великой любви Натке своей рассказывал, а ведь мог просто взять и уйти к ней. Тоже не ушел. Я вот одного не пойму, зачем ты ей такой никчемный? Вроде бы баба не глупая, а уши развесила.
Они никогда между собой не говорили на эту тему. Однако он знал, что жена частенько рассказывала соседям о добром сердце своего мужа, который много лет безвозмездно помогал семье любимых учителей. Это его не трогало: считает его сердце золотым - пусть считает. Вот поэтому и неприятно было услышать, что же она думает о нем на самом деле.
- Спасибо на добром слове, - иронии в голосе Сергея было хоть отбавляй, - только вот зачем я такой никчемный тебе? Убийцей быть, конечно, лучше?
- Детям ты нужен, Сережа. И даже такой - мне. Где те мужики, которые лучше? А убийцей меня не называй. Все знают, что была старуха не в себе, поэтому и шагнула в огонь сама.
Сергей в ужасе от признания жены выскочил из дома и почти побежал вниз по улице. Там в одном из последних домов, вплотную примыкающих к уже давно опустевшим полям, жил дед, который пользовался большим уважением у всех пьяниц поселка. Они знали, что самогон дед не только гнал и продавал, но и не отказывал в приюте тем, кто по каким-то причинам хотел ненадолго остаться.
Только через две недели в минуту внезапного просветления, случившегося ранним утром, Сергей нашел в себе силы выползти на крыльцо. В эту ночь наконец-то выпал снег. Кругом было тихо и спокойно. Не ощущая холода, он долго стоял и смотрел на ровную белую гладь, словно разом скрывшую всю грязь земной грешной жизни.
Невыразимая грусть вдруг сжала сердце. Стало трудно дышать. Сергей присел на ступеньки крыльца и в голос зарыдал. Испуганный дед пытался было вернуть гостя в дом, но тот сумел вырваться и выбежать за калитку. Без куртки, в грязной и мятой одежде, босиком, похудевший и обросший... В нем трудно было признать человека, еще недавно свято верившего, что есть счастье на земле и что он когда-нибудь обретет его с любимой женщиной. И вот сейчас что-то сильное и властное гнало Сергея прочь от всего живого: ему хотелось одиночества, тишины и покоя. А найти их можно было только там, далеко-далеко, за едва различимой темнеющей полосой старого леса. Он это знал совершенно точно, поэтому и шел торопливо по белому полю, удаляясь от поселка, оставляя неровную цепочку следов на первом нетронутом снегу...
***
Ната очнулась от резкого запаха нашатырного спирта, обвела глазами комнату и поняла, что лежит на кровати в доме соседей. Попыталась было приподняться, но голова опять закружилась.
- Лежи, лежи, - услышала она знакомый голос.
Он принадлежал сыну соседки. Виктор был старше Наты лет на десять, служил в полиции и вскоре собирался жениться.
- Лежи, - повторил он. - Нечего тебе там делать, догорит и без тебя.
Виктор вышел из комнаты, а Ната откинулась на подушку и закрыла глаза. Одна картина произошедшего сменяла другую. И в каждой огонь пожирал то, что ей было дорого. То, что она уже никогда не увидит. То, что останется жить только в ее памяти. Последние картины были особенно страшны. Вот мать на долю секунды остановилась возле стены огня, вот сделала еще пару шагов и навсегда исчезла, будто перешагнула через невидимую границу, отделявшую жизнь от смерти.
Ната прислушалась. Огонь по-прежнему гудел, с громким звуком лопался от жара шифер на крыше, слышались голоса людей и гудки машин. Все происходившее казалось каким-то страшным сном.
- Как ты тут? - услышала она голос вошедшей в комнату матери Виктора.
Ната с трудом открыла глаза.
- За какие грехи мне это? - спросила она. - Как дальше жить?
- Какие такие грехи? Люди говорят, что подожгли дом-то. И имя злодейки называют, только вот никто и ничего не видел. И она тут стоит, глазеет как ни в чем не бывало.
- О ком это Вы? - голос Наты был усталым и словно неживым. - Это я недоглядела, решила печь протопить, да уголек, видно, выпал.