Выбрать главу

- Поздравляю, - едко ответила доведённая до предела Любовь. - Пошёл в задницу!

И от души пнула его в источник этого самого порока.

Взвизгнув от неожиданности, мистер Злыдень крутанул кистью, отчего пол с потолком несколько раз поменялись местами (хотя особой разницы между ними не наблюдалось), а в шее жертвы что-то громко хрустнуло. Бесчувственное тело распростёрлось на полу. Нежная, бархатистая кожа была особенно красива в контрастном обрамлении грубого камня. Она сияла своей белоснежностью, вызывая безотчётное желание прикоснуться, попробовать на ощупь, вкусить её сладость. Даже струйка алой крови из слегка вздёрнутого носа не портила вида. Напротив, придавала трогательной хрупкости.

- Сучка! – вырвалась непристойная грубость.

Эта женщина будоражила его чувства. Не столько красотой телесной и отнюдь не дерзким духом, но их удивительной совокупностью, приправленной горькой перчинкой разбитых надежд (он знал о её никчёмной жизни всё). Простых, банальных до невыносимости, но столь необходимых этой примитивной самке. Примитивной и такой притягательной. С трудом сбросив оцепенение, он с помощью левитации перенес её на кровать, борясь с непрошеным желанием сделать это собственноручно. Парочка артефактов на лоб и солнечное плетение, и рваное дыхание выравнивается, кровь сворачивается, а тело расслабляется.

- У тебя нет никаких шансов против меня. - Он стёр кровь с её лица и облизнул палец. - Поговорим завтра.

***

- Наконец-то я проснулась! – возрадовалась Любовь, соскакивая с дивана и заглядывая в кроватку дочери.

- Мама, я так хочу спать, – противно заныла Зойка, - и так не хочу в садик! Давай я пойду к бабе Хае?

- Заюшка моя, - нацеловывала всё, что оказалось в ближайшем доступе Люба, - сегодня суббота, мы никуда не идём.

- Как это никуда? – тут же подскочил возмущённый ребёнок. - Ты же обещала пойти в зоопарк!

- А ты вроде спать хотела? – хитро сощурилась Люба, подлавливая маленькую врунишку на слове.

- Так светло на небе, солнце встало, - как маленькой, принялась объяснять кудряшка. - Значит, и нам пора.

- Пора-пора, - подхватила Люба светлую мысль и защекотала бока. - Только сначала каша. Тебе какую?

- Рисовую, с корицей и ирговым вареньем.

- Сладкоежка ты моя. - Она вдохнула нежный аромат ребёнка и отправилась на кухню. – Как хорошо, что та дрянь была просто сном.

- Ты кого дрянью назвала? – раздался леденящий душу голос.

Голубая занавеска кухонного окна поплыла перед глазами., Головокружительное чувство падения и страх. Страх открыть глаза и не увидеть надоевших до оскомины серых обоев, сменить которые не хватало ни денег, ни времени.

- Я знаю, что ты уже проснулась, хватит притворяться. – Противный до зубовного скрежета тон. - Мы вчера не закончили!

- Боже, как мне это надоело! – простонала Люба. – Я хочу обратно к своей дочурке.

- Только после того, как сделаешь то, что мне надо. - Он стоял напротив кровати и равнодушно смотрел на полуобнажённую Любаную.

- А давайте я просто засну и проснусь уже дома, - она натянула до подбородка соскользнувшее во сне одеяло, - или хотя бы оденусь.

- Интересно, ты такая тупая или головой сильно ударилась?

- На ваш выбор, - дёрнула плечом блондинка, - лишь бы отстали.

- Ещё одно слово, - белёсые глаза злобно прищурились, - и тебе не к кому будет возвращаться.

И тут случилось то, чего Любовь никак не ожидала: её малышку, её кровиночку скручивает так, что она превращается в маленький, худенький комочек. По всему телу появляются открытые язвы, сначала красные, потом они чернеют, а после разрастаются так, что за ними уже не видно ни единого клочка кожи. Ребёнок сгнивает заживо буквально на глазах, и детский крик. Отчаянный, полный невыносимой боли.

Слёзы текут по обнажённой груди – одеяло давно забыто и лежит в ногах. Судорога скрючивает руки, грудь разрывает от рыданий, тело забыло, как дышать.

- Ну-ну, успокойся, - недовольно ворчит мучитель и развеивает иллюзию. - Это всего лишь демонстрация моих возможностей. Ничего с твоей малявкой не случилось… пока.

Слова с трудом пробиваются сквозь шум в ушах. Наконец, они доходят до агонизирующего сознания, и ярость поднимается из самых глубин материнского сердца.