Уэстклифф и Гидеон тут же послушно сели, Маккена же остался стоять. Он взял поднос с лимонадом из рук Алины, ожидая, пока лакей устанавливал раскладной стол. Алина, взглянув на Маккену, улыбнулась, ее щеки порозовели, а глаза подернулись бархатной дымкой. Он хотел прикоснуться губами к ее нежной розовой коже, слизнуть капельку пота с ее лба и снять с нее это милое платье из бледно-желтого муслина, которое так соблазнительно подчеркивало ее формы.
Поставив поднос на стол, Маккена выпрямился и перехватал взгляд Алины, устремленный на его обнаженную до локтя руку, покрытую темными волосами. Их взгляды встретились, и оба вздохнули, понимая, как трудно скрывать свои чувства в присутствии других людей. Он не мог больше прятать волнение, видя, что и Алина с трудом скрывает ту бурю чувств, которую вызывает его присутствие.
Повернувшись к подносу, Алина потянулась к кувшину с лимонадом, раздалось быстрое постукивание кусочков льда, выдававшее ее волнение.
– Будьте добры, сэр, присядьте, – спокойно сказала она. – И продолжайте свою беседу, джентльмены. Я совсем не хотела помешать вам.
С благодарной улыбкой Гидеон принял из ее рук бокал с лимонадом.
– Ваше присутствие всегда приятно, миледи.
Уэстклифф предложил Алине присоединиться к ним, и она грациозно присела на подлокотник его кресла. Их добрые отношения были налицо. Интересно, подумал Маккена, в те давние времена они были куда менее близки, чем сейчас. Алину раздражали похвалы брата, а Марк долгое время отсутствовал дома, так как учился и жил в пансионе. Сейчас, казалось, сестру и брата связывают прочные узы.
– Мы обсуждаем, почему английские фирмы не продают свою продукцию за границу столь же эффективно, как делают американцы или немцы, – объяснил Уэстклифф сестре.
– Потому что англичане не любят изучать иностранные языки? – весело предположила Алина.
– Это миф, – возразил Уэстклифф.
– Да? – спросила она. – Скажи мне, сколько языков ты знаешь, кроме латыни, которая не считается?
Уэстклифф смерил сестру вызывающим взглядом.
– Почему латынь не считается?
– Потому что это мертвый язык.
– Но все же язык, – настаивал Марк.
Прежде чем брат и сестра погрузились в спор, Маккена вернул их к обсуждаемому вопросу:
– Трудности с экспортом британской продукции заключаются в том, что производители за границей имеют склонность к массовому производству товаров; вы же цените индивидуальность выше практичности. И в результате среднее число британских фабрик за рубежом слишком мало, а их продукция почти не пользуется спросом. Поэтому только некоторые способны конкурировать на мировом рынке.
– Но не следует ли компаниям увеличить ассортимент продукции? – спросила Алина, хмуря брови, и Маккена задохнулся, вспомнив, как любил целовать их в такой момент.
– До определенных пределов, – проговорил Маккена.
– Например, – прервал его Гидеон, – британские заводы, специализирующиеся на тяжелом машиностроении, выпускают два вида локомотивов, тогда как больший ассортимент принесет большую прибыль.
– Точно так обстоит дело и с другими британскими фирмами, – вторил ему Маккена. – Кондитерские фабрики должны выпускать сотни сортов бисквита, это лучше, чем ограничиться дюжиной сортов. Или при производстве обоев ограничиваются пятью тысячами рисунков, хотя куда выгоднее было бы выпускать в пятнадцать раз больше. Эксклюзивные товары стоят дороже, и организовать их сбыт куда труднее. Многим производителям далеко не просто выдержать конкуренцию.
– Я бы предпочла широкий ассортимент товаров, чтобы иметь возможность выбора! – воскликнула Алина. – Я не хочу, чтобы в моем доме стены были оклеены обоями точно такими, как у соседей.
Она выглядела восхитительно, отстаивая свое право выбора, и Маккена не мог не улыбнуться. Заметив его реакцию, Алина кокетливо приподняла тонкие брови.
– Не вижу здесь ничего смешного, – надув губы, произнесла она.
– Вы говорите как истинная англичанка, – заметил он.
– Но вы ведь тоже британец, Маккена?
Все еще улыбаясь, он покачал головой:
– Больше нет, миледи.
Маккена превратился в американца в ту секунду, когда его нога ступила на землю Стейтен-Айленда много лет назад. В то время, когда ему следовало бы тосковать о покинутой родине, он был принят и обласкан страной, где его происхождение не являлось помехой. В Америке он научился не думать о себе как о лакее. Никогда больше ему не придется кланяться и унижаться ни перед кем. После многих лет тяжелой работы, жертв, беспокойств, лишений и упрямства, он сидел в кабинете лорда Уэстклиффа как уважаемый гость, а не как конюх, получавший пять шиллингов в месяц.
От глаз Маккены не укрылось то, что Марк исподтишка наблюдает за ним и Алиной, его темные глаза не пропускали ничего. Граф не дурак и, очевидно, не станет возражать, если Алина воспользуется своим женским обаянием.
– Думаю, вы правы, – согласилась Алина. – Если человек выглядит и думает как американец, то он и есть американец. – Она немного наклонилась к нему, ее карие глаза заблестели. – И все же, Маккена, ваша крохотная частичка навсегда осталась в этих местах. И она принадлежит Стоуни-Кросс, поэтому я запрещаю вам полностью открещиваться от нас.
– Я не посмею, – улыбнулся он.
Их взгляды встретились, и на этот раз ни один не мог отвести глаз, даже когда в воздухе повисло неловкое молчание.
Уэстклифф спохватился первый: прочистив горло, он так резко поднялся с кресла, что Алина, сидевшая на подлокотнике, чуть не упала. Она встала, с укоризной глядя на брата. Когда Уэстклифф заговорил, его тон настолько напоминал манеру старого графа, что у Маккены волосы зашевелились на голове.
– Леди Алина, я хотел бы обсудить некоторые мероприятия, которые вы наметили на следующие несколько дней, чтобы убедиться, что в нашем расписании все правильно. Пройдемте в библиотеку, если не возражаете.
– Конечно, милорд, – сказала Алина, улыбаясь Маккене и Гидеону, вежливо поднявшимся со своих мест. – Прошу извинить нас, джентльмены, и желаю вам хорошо провести время.
После того как брат и сестра вышли, Маккена и Гидеон уселись на свои места, вытянув ноги.
– Итак, – заметил Гидеон как бы между прочим, – я вижу, что ваш план, мой друг, продвигается успешно.
– Какой план? – спросил Маккена, уставившись на свой бокал.
– Соблазнить леди Алину, разумеется. – Гидеон неторопливо налил себе лимонаду.
Маккена что-то проворчал в ответ.
Несколько минут они сидели молча, пока Маккена не спросил:
– Шоу, вы когда-нибудь писали стихи женщине?
– Господи, нет, – со смешком ответил Гидеон. – Шоу не пишут стихов. Они платят другим, чтобы те писали для них, и потом используют в своих интересах. – Он приподнял одну бровь. – Только не говорите, что леди Алина просила вас написать ей стихи.
– Именно.
Гидеон смотрел на него во все глаза.
– Женщины смотрят на нас как на идиотов. И вы, конечно, в этом ничего не смыслите?
– Конечно, нет.
– Маккена, когда вы планируете взять реванш? Мне нравится леди Алина, и я не хотел бы, чтобы ее обидели.
Маккена бросил на него холодный предупреждающий взгляд.
– Если вы вздумаете вмешаться...
– Успокойтесь, – защищаясь, произнес Гидеон. – Я не намерен мешать вашему плану. Но думаю, вы вскоре сами откажетесь от него.
Маккена удивленно посмотрел на него:
– Почему?
Гидеон достал свою фляжку и подлил виски в лимонад.
– Пожалуй, я никогда не видел, чтобы вы были так увлечены женщиной. – Он сделал большой глоток. – И позволю себе заметить, по-моему, вы все еще любите ее. А если точнее, то скорее умрете, чем причините ей боль.
Остолбенев, Маккена смотрел на него.
– Вы пьяный осел, Гидеон, – пробормотал он и встал с кресла.
– А разве вы раньше этого не знали? – усмехнулся Гидеон и, одним глотком прикончив виски, проводил глазами удаляющуюся фигуру Маккены.