– Точно, – подхватила другая гостья, и бутылочки тоже пустили по рукам.
Оливия надеялась, что с ними разберутся быстрее, но оказалось, у каждой гостьи, стоило ей коснуться бутылочек, находилось что сказать о кормлении грудью. Оливия, разумеется, не кормила Кристофера грудью – в те времена никто не кормил, кроме женщин, мнивших, что они не чета другим.
Когда третий подарок перекочевал к дочери Марлин, неподдельный ужас сковал Оливию. Она и вообразить не могла, сколько времени понадобится этой девчушке, чтобы перебрать гору подарков, высившуюся на столе, развернуть каждый, аккуратно прилепить ленточку к чертовой бумажной тарелке, и все будут ждать – дожидаться! – когда очередное подношение пройдет через их руки. Ничего глупее Оливия в жизни не видывала.
В руках у нее очутились желтые сапожки, она уставилась на них и вскоре передала Эшли.
– Шикарные, – прокомментировала беременная соседка.
Внезапно Оливия припомнила, что с Генри она была несчастна еще до того, как его хватил инсульт. Почему эта мысль пришла ей в голову именно сейчас, она понятия не имела. Оливия и раньше сознавала свою несчастность, но обычно размышляла об этом, только когда была одна.
На самом деле ей не давал покоя вопрос: почему с возрастом в ее отношении к мужу появилась черствость? Мало того, очерствение развивалось помимо ее воли, словно каменная стена, что нарастала понемногу за долгие годы их семейной жизни, – стена, разделявшая их, но все же иногда в теплый солнечный денек радовавшая веселеньким зеленым мхом, и они оба смеялись, и им было хорошо друг с другом, – и как же эта стенка превратилась в крепостной вал, высокий, непробиваемый, напрочь лишенный растительности в трещинах и будто навеки оледеневший после сильной метели? Иными словами, что-то произошло между ними, что-то непоправимое. В определенных случаях она отмечала про себя появление нового булыжника здесь, кучи щебня там – подростковый период Кристофера; ее чувства (как давно это было!) к Джиму О’Кейси, с которым они вместе преподавали в школе; нелепые отношения Генри с девочкой Тибодо; тот кошмар, когда бандиты взяли Оливию и Генри в заложники и, не зная, останутся ли они в живых, оба наговорили друг другу много лишнего, а потом был развод Кристофера и его отъезд в Нью-Йорк, – и однако Оливия все равно не понимала, почему старость они встретили, разделенные этой высоченной жуткой стеной. И винила себя. Ибо если Оливия черствела сердцем, то Генри, наоборот, становился все мягче и все более нуждался в ней, и когда, бесшумно приблизившись сзади, он нежно обнимал жену, Оливию хватало лишь на то, чтобы не показать, как ее трясет. Ей хотелось кричать: «Отстань!» Но почему? Разве это преступление – просить об ответном знаке любви?
– Молокоотсос, – подсказала Эшли, поскольку Оливия долго вертела в руках пластиковое не пойми что, не в силах сообразить, зачем оно нужно.
– Ладно. – Оливия вручила этот кошмар Эшли и покосилась на кучу подарков на столе – ни малейших изменений, та же громадина.
По кругу пустили светло-зеленое детское одеяльце. На ощупь оно Оливии понравилось, и, положив одеяльце на колени, она разглаживала его ладонями.
– Миссис Киттеридж, не увлекайтесь, – раздался чей-то голос, и Оливия торопливо отдала одеяльце Эшли.
– У-у-у, какое хорошенькое, – сказала Эшли, и в этот момент Оливия увидела капли пота на ее висках.
А затем девушка прошептала: «О боже». Оливия была уверена, что ей не послышалось. Когда одеяльце добралось до противоположного конца комнаты, Эшли встала:
– Прошу прощения, перерыв на туалет.
– Ты ведь знаешь, где он? – забеспокоилась Марлин.
Эшли ответила, что знает.
Упаковка детских полотенец одолела полкруга, а стул Эшли все еще пустовал. Передав полотенца через стул другой гостье, Оливия тоже поднялась:
– Сейчас вернусь.
Эшли она обнаружила на кухне. Нагнувшись над раковиной, девушка повторяла непрерывно:
– О боже, о боже.
– Ты в порядке? – громко спросила Оливия. Эшли помотала головой. – Ты рожаешь, – сказала Оливия.
Эшли повернулась к ней лицом, мокрым от пота и слез:
– Похоже на то. Утром мне показалось, что у меня схватки, но потом все прекратилось, а теперь… О боже. – И, ухватившись руками за края раковины, она нагнулась еще ниже.
– Давай отвезем тебя в больницу, – сказала Оливия.
Эшли медленно распрямилась.
– Не хочу портить подруге праздник, для нее это так важно. Знаете, – зашептала она, – еще неизвестно, женится ли Рик на ней.
– Да какая нам сейчас разница! – взорвалась Оливия. – Ты вот-вот родишь. Черт с ним, с праздником. Они даже не заметят, что тебя нет.