— Тогда я поехал, — продолжил Скотт.
Напоследок он швырнул громкоговоритель на землю и как следует на нем попрыгал. Тот разлетелся на тысячи кусочков.
Потом Скотт вышел из комментаторской и остановился.
— И последнее. Не проси меня больше ни о каких услугах. Никогда.
Пачкуля с грустью наблюдала, как он гордо шагает прочь, прокладывая себе путь среди поломанных флажков, порванных плакатов, забытых корзинок, шляп, разноцветных мантий, смешных ботинок, кочанов капусты, растоптанной моркови и других забытых вещей.
— Эй! — крикнула Пачкуля, когда Скотт уже подходил к воротам.
Она кое-что вспомнила.
— А как насчет особого стихотворения? Я знаю, что ты написал его для меня, Хьюго рассказал!
Скотт пробурчал что-то неразборчивое себе под нос. Вероятно, какую-то грубость.
Потом послышался звук отъезжающего экипажа, и все окончательно стихло.
Пачкуля медленно опустилась на краешек трибуны. Она чувствовала себя опустошенной. Все ее усилия пошли насмарку. Не бывать ей знаменосцем, потому что не будет ни Большого парада, ни самих Игр. Не будет ни командного духа, ни уважения к сопернику, ни воли к победе. Не будет медалей. Все мечты рухнули.
А в довершение ко всему она поддалась искушению и объелась конфетами после стольких недель тренировок и здорового образа жизни.
Конечно, не она одна. Сейчас наверняка толпа копошилась у кондитерской, как муравьи на сахарной горе. Наверняка дрались за лучший кусок, набивали шляпы, карманы и рты, как будто видели конфеты в последний раз в жизни.
Но ей самой следовало быть сильнее и не говорить ничего о конфетах. На очередном шабаше у нее наверняка будут проблемы. Чепухинда станет ее допрашивать и, как всегда, обвинять во всем случившемся. Ничего не изменилось. Она так и осталась прежней Пачкулей.
— Но теперь ты сильнее, — раздался поблизости тоненький голосок.
Хьюго присел рядом, покачивая маленькими лапками.
— А, это ты, — пробормотала Пачкуля. — Что ты сказал?
Она не заметила, что рассуждала вслух.
— Такая ше, но сильнее.
Пачкуля пожала плечами. Как бы то ни было, без Ойлимпиады здоровый образ жизни уже не радовал ее. Совсем.
— Ты ф порядке? — спросил Хьюго.
Пачкуля редко когда грустила. Не такой у нее был характер.
— Бывало и получше, — ответила она.
— Потеряла шляпу?
— Да. Пока неслась сюда на всех парах. Да теперь это и неважно.
— Это прафда о гигантском ребенке?
— Да, я же сказала.
— Ты пыталась фыфести ефо из кондитерской? Сама? Ф одиночку?
— Да-да. Что непонятного?
Пачкуля вновь покрылась зеленой сыпью, но Хьюго об этом деликатно умолчал.
— Я помогу тебе найти шляпу, — предложил он.
— Спасибо.
Повисла тягостная пауза. Они вместе понаблюдали за тем, как король Фундюк наконец вылез из-под трона и заковылял в направлении дворца, прижимая к груди коробку с невостребованными медалями и негромко постанывая. Откуда ни возьмись выбежал лакей и проводил короля.
— Фее рафно судья ис нефо никудышный, — заявил Хьюго.
— Да уж, — согласилась Пачкуля. — Слишком пугливый. И нерешительный.
— Тюфяк.
— Не знаю, почему мы его вообще выбрали.
— А медали! — хохотнул Хьюго. — Фидишь их? Шалкое зрелище! Никто не сахочет ради них побешдать. Ни я, ни ты, никто.
Пачкуля порылась в кармане и достала горсть покрытых пушком болотных попрыгунчиков. Они слиплись и выглядели не очень аппетитно.
— Хочешь? — предложила она.
— Конечно, — согласился Хьюго.
Он выбрал наименее грязную конфетку и закинул ее в рот. Пачкуля взглянула на остальные, пожала плечами, забросила пригоршней в рот и захрумкала.
— Кстати, — невнятно произнесла она. — Я никогда не спрашивала. Кто в вашей команде в каком конкурсе собирался участвовать?
— Я ф конкурсе силачей. Дадли — бег ф мешках. Барри с Очкариком — трехногая гонка. Хаггис хотел прыгать ф фысоту. Фернон — бегать с яйцом. Никто не думал метать стфол. Полсучка Стиф, Антипод с Антикотом и самая быстрая летучая мышь записыфались на эстафету.
— Я бы хотела посмотреть, как Хаггис прыгает в высоту.
— И я.
— Интересно, как бы Стив справился с передачей палки в эстафете? Проглотил бы ее или как?
— Он бы обфился вокруг нее кольцом и покатился, — ответил Хьюго. — Я фидел, как он тренирофался. Дофольно неплохо получалось. Мы, наферно, победили бы в этом конкурсе.
— Возможно. Хотя теперь неважно.
Они сидели вдвоем и мирно жевали конфеты, оглядывая опустевший стадион. Тишь да гладь. Затишье после бури.