Больше недели ему не было смены. Что творилось в тылу, он не знал. Он только помнил приказ, который как солдат не мог нарушить: занять высоту и не пропускать противника пока не подойдёт подкрепление или не появится смена…
В полдень солдат вскрыл банку мясных консервов. Хлеб закончился два дня назад, поэтому консервы солдат ел без хлеба. Одно мясо. С ножа. Думая о куске хлеба или — на худой конец — сухаре.
Долго, тщательно солдат жевал каждый кусок, затем глотал, чувствуя, как кадык совершает положенные движения, а пережёванное мясо по пищеводу спускается в желудок.
Когда грянул выстрел, солдат не вздрогнул — досадливо поморщился, что испортили обед, и всё. И ведь ладно бы началась очередная атака! А так… Всё, что он видел перед собой, оставалось прежним: деревья, болото, трупы. Никто не собирался атаковать высоту, выстрел был случайным. Случайным — так показалось солдату.
Показалось.
Ворона с простреленным крылом рухнула с неба на землю буквально в двух шагах от пулемётного ствола.
Солдат удивлённо приподнял брови, затем отставил банку с консервами в земляную нишу, аккуратно положил на банку нож, ещё раз внимательно оглядел пространство перед собой — трупы, болото, деревья — и, быстро выскочив из укрытия, схватил ворону. И тут же вернулся назад.
Птица не сопротивлялась. Похоже, она собиралась умереть: вся в крови, глаза затянуты плёнкой, клюв широко раскрыт… Но она дышала. Дышала как тот рыжий с оторванной рукой, утром.
Солдат погладил птице голову — одним пальцем: раз, два, — и достал медицинский пакет.
Ворона задёргалась — почувствовала другую боль. Однако солдат, успокаивая птицу словами, вершил благое дело: обрабатывал рану и перевязывал крыло. И старался не делать птице больнее, чем есть.
Белоснежный бинт смотрелся на вороне как-то празднично, и солдат заулыбался. Впрочем, улыбался он недолго, нужно было сделать кое-что ещё. Для вороны.
Солдат взял фляжку с водой — большая бочка, полная живительной влаги, была вкопана в землю неподалёку — и отлил немного на чайное блюдце, оставшееся без чашки.
Чашку он разбил два дня назад. Случайно. Задремал — и показалось, что началась атака: дёрнулся, взмахнул рукой… Осколки чашки лежали теперь за бруствером. Зачем они солдату?
Ворона воду пить не стала — не смогла, но чувствовалось, что без жидкости ей тяжело. И тогда солдат отхлебнул из фляжки и взял птицу на руки и поднёс к лицу. И стал поить: изо рта в клюв…
До вечера противник не беспокоил.
А ворона к вечеру освоилась. И даже поела. Всё тех же мясных консервов. Как воду: изо рта в клюв.
Одной рукой солдат гладил птицу, и та благодарно подставляла голову, успевая при этом щипать солдата — не больно — за большой палец. Другой рукой он гладил холодный металл пулемёта — был настороже. И всё равно чуть не прозевал атаку: головой крутил, переводил взгляд с вороны на окопы противника, с окопов на ворону. И… Чуть было не прозевал последнюю атаку.
Их было около сотни: поднялись бесшумно, бежали быстро.
Солдату показалось, что он слышит учащённое дыхание этой сотни — сотни глоток.
Он усмехнулся — неизвестно чему, — и со ствола пулемёта сорвался злой огонёк. Десятки пуль, ища свои жертвы, веером разлетелись над дорогой, над болотом.
Кто-то падал и больше не поднимался. Кто-то поднимался и поворачивал назад. Кто-то, упав, отползал — тоже обратно.
Солдат не заметил троих, после первой очереди затаившихся за трупами ранее павших товарищей. Увлечённый стрельбой, солдат превратился в охотника за одной целью. И жертву себе он выбрал подходящую — человека.
Человек был немолод, полон, двигался не быстро. Солдату поверилось, что именно этот, бросивший свою винтовку враг, ранил ворону.
Для начала солдат прострелил ему ноги, и человек рухнул в болотную жижу; ввысь и в стороны взметнулись тяжёлые коричневые капли. Затем солдат прострелил своей жертве правую руку. Потом — левую.
Следующая пулемётная очередь должна была пробить голову, но её не последовало.
Случай.
Роковой.
Перекосило патрон, и пулемёт замолчал — заклинило.
Мгновение.
За это мгновение трое вскочили на ноги, промчались больше десятка метров и каждый. Каждый!
Они метнули три гранаты…
Потом они долго лежали, прижавшись к земле, и не решались подняться.
Где-то далеко кричала какая-то птица. Не ворона.
Дул ветер — гнал дождевые тучи.
И дождь не заставил себя ждать.
Дождь и поднял их — троих.
Держа автоматы наизготовку, они встали на высоте. Над уничтоженной пулемётной точкой.