— Да как ты узнал, что он — фашист?! — перебил сержанта особист. — Мне вот сказали, что он говорил будто рабочий, слесарь! Даже не сам воевать пошёл, а вынужден был…
— А я — фашист? — перебил капитана Балабанов.
Тот замер, округлил глаза, захлопал рыжими ресницами:
— Почему? Нет!
— А почему — нет? — Балабанов старался не смотреть в глаза особисту, разглядывал носки своих валенок, серых.
— Потому что ты человек советский! — как заученную, произнёс фразу капитан. И перешёл на более спокойный тон. — Воюешь в Красной Армии, освобождал нашу Родину, теперь — Европу Ранен был, награждён. В конце концов, — особист опять повысил голос, — ты носишь нашу форму и…
— Вот! — Балабанов ткнул указательным пальцем правой руки в хмурое февральское небо.
— Что — вот? — не понял разведчика капитан.
— А он был в чужой форме. И надел он её сам. Захотел бы — не надел. И не воевал бы. Против нас. А раз надел и воевал, значит, фашист. А фашистов я убиваю! Всё.
Особист озадаченно приподнял брови, развёл руками и выдохнул:
— Ну! Ты… — Затем он долго подбирал слова, чтобы озвучить ими мысль: — Чай ты ему тогда зачем дал?
— Так пожалел! — пожал плечами Балабанов. — Замёрз же, сволочь.
За спиной остался тыловой уже пригород: разбитый, едва приспособленный к жизни, но тыловой. Впереди — дымились полуразрушенные высотки центра. Там располагался враг — хитрый, коварный, страшный: в подвалах и на крышах, в траншеях и… за каждым углом. Стрельбы, впрочем, особой не было — так, редкие хлопки. Обе стороны взяли небольшую паузу.
Между центром и пригородом была небольшая зона, освобождённая от боевиков штурмовой группой: разведчиками, собровцами, омоновцами[57] — кого только не было в этой разномастной, разношёрстной, но в отличие от девяносто пятого[58], подготовленной компании! Снайперы были снайперами, сапёры — сапёрами, офицеры — командирами. Дураков было немного.
Мотострелковой роте, армейцам, пришедшим в Грозный не сразу и издалёка, досталось простое: прикрыть штурмовиков и провести — по возможности — зачистку освобождённой, а по иной версии захваченной территории.
Ну, разумеется, до мотострелков везде побывали штурмовики — взяли, захватили, с шумом, после артиллерийского и миномётного обстрелов, а кое-где и огнемёты применяли, уничтожая «духов», — но ведь в азарте боя могли чего и не заметить! Поэтому ребята-срочники начали с зачистки — это было делом!
Здание в четыре этажа распределили по отделениям одного взвода — другие ушли к другим домам. Сначала проверили подвал — толпой прошли по нему из конца в конец, подсвечивая себе фонариками. В подъезды — каждому свой — заходили по-разному. Одни шли, боязливо прижимаясь друг к дружке, тыча пустоту лестничных клеток стволами «Калашниковых», другие наоборот — развязно и весело: а, войнушка, «духи» воевать не умеют, сдают город только так!
Под ногами хрустел мусор: битое стекло, крошево из кирпича и бетона, какие-то щепки. Катались и звенели гильзы, много. Пахло фекалиями и кровавыми тряпками, похожими на бинты или наоборот — бинтами, похожими на тряпки.
Мебели почти не было — её извели на дрова; в квартирах — в комнатах — попадались самодельные печки, прокопченные и остывшие. Ветер, врываясь в пустые глазницы окон, в отверстия-бойницы, подготовленные боевиками для обороны, в пробоины, оставленные снарядами и минами, выл, нагоняя тоску и холод.
С лестничных площадок пацаны заходили в квартиры парами, страхуя друг друга, старались смотреть во все глаза: вдруг растяжка, вдруг кто живой выскочит из другого подъезда. В межкомнатных стенах были пробиты отверстия — боевики делали их, чтобы свободно перемещаться по всему дому, ещё и в перекрытиях дыры оставляли, по верёвкам по всем этажам летали. Так что всякое могло случиться!
Однако боевиков нигде не было. Поэтому к четвёртому этажу, последнему, подошли уже весело.
— Серый! Прикрой! — шёпотом, но с улыбкой во всю физиономию, рявкнул Никола и с шумом заскочил в очередную квартиру, лишённую входной двери, заскочил по-киношному, как в голливудском боевике: автомат наперевес, ноги шире плеч…
Серёга зашёл за товарищем не спеша, хотя тоже достаточно развязно — «Калашников» держал в одной руке.
В воздухе пахло теплом. И это его насторожило. Он поднял вверх свободную руку:
— Погоди-ка…
В это время из соседней квартиры их окрикнул отделённый:
— Как у вас?
— Тихо! — тут же отозвался Никола, опережая приятеля.
— Посмотрите недолго, и вниз! — отдал распоряжение сержант.
…Обе комнаты оказались пустыми. А вот на кухне, где окна были прикрыты картонками разодранных коробок…
— Не поня-ал… — протянул Никола.
— Стой! — задержал его Серёга. — Вдруг заминировано! — Не заходя на кухню, он внимательно осмотрел её с порога: пол, стены, потолок. И протянул: — А вроде бы ничего…
Посреди кухни на маленькой плитке, питающейся от электробатареи, стоял чайник. На обычном ящике, в котором до того могла быть и картошка, и апельсины, застеленном куском обоев, — две кружки, пустые. Рядом — обычный скромный заварничек.
Теплом несло от плитки и чайника. И — немного — от заварничка, в нём был чай.
— Вот собаки! — выдал Никола, забрасывая автомат на плечо. — С комфортом жили! — Не дожидаясь предупредительного окрика товарища, он сам, присев на колени, внимательно осмотрел и плитку, и чайник, и ящик. — Слушай, Серый, я, конечно, не сапёр, но, кажется, не заминировано. Давай чайку попьём? Кружек как раз две. И чайник тёплый!
— Вот именно — тёплый, — прошептал Серёга, беря автомат наизготовку. — Значит, где-то рядом.
— Где? — пожал плечами Никола. — Комнаты осмотрели — никого, даже проломов в стенах нет! Дай-ка я света добавлю! — И он подошёл к окну, и двумя резкими рывками сорвал картон — бросил куски на пол. Потом, глянув вниз и на город, сказал: — Картинка — залюбуешься! Хиросима и Нагасаки[59] отдыхают! — И скомандовал, обернувшись к приятелю, и сам сделал шаг к чайнику: — Наливай, Серый!
Серёга пожал плечами, но автомат опускать не стал и к чайнику не притронулся.
— Эх, ты! — выдал Никола и наклонился над плиткой, над импровизированным столом.
А в следующее мгновение на кухне ахнуло!
Оба солдата не успели ничего понять и даже почувствовать — десятки смертей разом впились в головы, руки, ноги…
Нет, чайник не был заминирован. И кружки — тоже. Просто в окно влетела граната, выпущенная вражеским снайпером. Из дома напротив. Расстояния хватило.
Р. S.
Зачем люди убивают людей? Ну, зачем?! За что?!
Андрей Сергеевич ЗЕЛЕНИН
Родился 21 января 1969 года в Перми.
Учился в средней школе № 68 (ныне гимназия № 8), в детской музыкальной школе № 4 (класс баяна), на зооинженерном факультете Пермского государственного сельскохозяйственного института имени Д. Н. Прянишникова (ныне — академия), повышал квалификацию в Пермском областном институте усовершенствования учителей.
Трудовую деятельность начал в производственном объединении «Галоген» (бывшем Уральском химическом заводе — УХЗ): аппаратчик воздухоразделения. Служил в Советской Армии: военный строитель-рядовой запаса. Работал на различных предприятиях, в различных учреждениях — был замерщиком топогеодезических работ, слесарем, сторожем, мастером производственного обучения, председателем профкома, корреспондентом, редактором детских газет, общественных и рекламных изданий, главным редактором книжных издательств. С 2008-го — руководитель Клуба Юных Сказочников Пермской краевой детской библиотеки имени Л. И. Кузьмина — библиотекарь Краевого центра детского чтения. Одновременно (с 2010 г.) — директор литературного агентства «Лукоморье» Пермской краевой общественной (профессиональной) организации Союза писателей России.
57
Собровцы, омоновцы — бойцы СОБР (специальный отряд быстрого реагирования) и ОМОН (отряд милиции особого назначения).
59
Хиросима и Нагасаки — японские города, на которые 6 и 9 августа 1945 года были сброшены первые в мире атомные бомбы военными США, причинившие огромные разрушения и уничтожившие (бессмысленно и неоправданно) сотни тысяч человек.