— Да, коммунист! Разве все это так важно для вашей гостиницы?
Голос монашки снова вернул свою недавнюю твердость:
— Видите ли, сэр… Наш отель особый. Его содержит святейший престол специально для приезжающих в Неаполь христиан. У нас здесь еще никогда не бывали безбожники. Вы первый…
Напряженно сдвинув черные брови, мужчина бросил на меня задумчивый взгляд:
— Может быть, ваши родители принадлежали к верующим? — спросил он осторожно.
— Родители — нет!
— А… бабушки?
— Бабушки точно — были верующими. Одна православная, другая протестантка. В церковь ходили до последнего дня.
Лицо мужчины просветлело, он одобрительно кивнул:
— Это уже лучше! — и поспешил поинтересоваться: — Разве у вас в Советской России сохранились церкви?
Я молча открыл свой портфель н достал комплект открыток по Москве. Несколько таких комплектов захватил с собой в путешествие — для подарков, этот оставался последним. Отыскал открытку с изображением храма Василия Блаженного на Красной площади и протянул мужчине.
Он внимательно взглянул на открытку, потом на ее обратную сторону, где был пояснительный текст по-английски, потом снова на изображение храма. Передал открытку женщине. Та тоже ее рассматривала с таким видом, будто в ней таилось божье откровение.
— Это в Москве?!
— В Москве.
Я подарил им весь комплект, и они, коротко посовещавшись по-итальянски, сообщили свой приговор: в порядке большого исключения разрешают мне, атеисту, превратиться на несколько дней в их постояльца.
— В знак уважения к доброй памяти ваших бабушек-христианок, — подчеркнул мужчина.
На третий день былая скованность синьора Алдоне исчезла, мы разговорились, даже вроде бы подружились, потому что синьор Алдоне был любопытен и задавал немало вопросов, разумеется, о теперешней России, названия «Советский Союз» он избегал. Когда настал день моего отъезда, человек за конторкой сказал:
— Все мы, синьор, люди: и верующие и неверующие, а значит, все в божьей воле. Да будет она для нас с вами доброй!
— Да будет! — охотно согласился я.
В минуту прощания он снизошел даже до того, что протянул мне, безбожнику, руку. Больше того, заявил, что, если в следующий приезд в Неаполь у меня появится нужда в недорогой гостинице с безупречной репутацией, они снова попробуют сделать мне исключение — ради памяти моих бабушек.
…Сейчас утро, погода ясная, море спокойное, и окна той маленькой гостиницы согреты теплым праздничным светом Неаполитанского залива. И может быть, кто-то сейчас стоит у знакомого мне окна, опирается руками на холодный мрамор щербатого подоконника и, подставив лицо ласковому морскому ветру, наслаждается непроходящей красотой этого мира. А внизу в холле тихой, с безупречной репутацией гостиницы за дубовой конторкой сидит сухощавый строгий синьор Алдоне и не торопясь, с пенсионерской обстоятельностью знакомится с утренними газетами.
С того дня уже не приходилось бывать в Неаполе. Да и придется ли когда-нибудь? Но сейчас мне радостно сознавать, что где-то там, за этим чистым горизонтом, на знакомом мне берегу существует человек, который наверняка мне дружески улыбнется, если бы я сейчас перешагнул порог его гостиницы.
Морской горизонт ровнехонький, по линеечке, словно за ним опять все та же вода, все та же непотревоженная очертаниями суши линия горизонта. А на самом деле не так уж далеко от борта «Витязя» проплывают невидимые берега Сицилии, за ними носок Аппенинского «сапога» — на нем приютилась итальянская провинция с поэтическим названием Колабрия, потом вытянется в нашу сторону уже каблук этого старомодного «сапога», высокий и острый, с его похожей на подковку оконечностью, именуемой мысом Санта-Мария, — когда-то мне посчастливилось увидеть его с борта судна. Стоит миновать этот мыс, как берега Европы отстранятся от нашего маршрута, подадутся на сотни миль на север, образовав теплое, неподвижное, словно спящее в вечной неге Адриатическое море. Его берега тоже живописны, особенно восточные, балканские. Знакомы мне и они, и сейчас, стоя у борта «Витязя», я, глядя на север, тянусь мысленным взором туда, к этим памятным берегам.
Вспоминаю серпантин опасной горной дороги, которая, вписываясь в линию побережья, упорно пробивалась к северу, минуя белостенные городки со шпилями церквей и мечетей, с красивыми именами — Саранда, Гирокастра, Тепелена. Возле городков ласково мерцали серебристые оливковые рощи. Потом дорога вдруг стала спускаться все ниже и ниже к морю и привела нас во Влерский залив, берега которого были так красочны, что напоминали декорации. Я выскочил из машины, скинул одежду и нырнул в лазурь моря. Плыл, ощущая каждым своим мускулом бодрящий холодок тугих морских струй. Доплыл до скалы, торчащей из моря, забрался на нее и, передохнув, нацепил на лицо маску для подводного плавания. Тогда она еще только входила в моду, я приобрел ее в магазине в румынском порту Констанца и очень гордился покупкой. Через стекло маски я увидел удивительный подводный мир Адриатики — нежно-изумрудные водоросли, стайки ярких, как лоскутики, разноцветных рыбешек, темные таинственные горловины подводных пещер в скалах. Был момент, когда мое сердце похолодело — в зеленоватой толще воды из-за скалы высунулась голова огромной змеи, повернулась в мою сторону и блеснула хрустальными бусинками глаз. Я готов был удирать, когда змея стала выползать из пещеры, ее шея расширилась и вдруг превратилась в мощное, покрытое панцирем тело, из которого торчали перепончатые лапы. Морская черепаха! Такая на вид неуклюжая, она ринулась в сторону под защиту скалы со стремительностью дельфина.