На песчаном дне я набрал с десяток небольших, поблескивающих перламутром ракушек, похожих на черноморские рапаны.
На берегу на пляже сидели пятеро темноголовых, похожих на цыганят, подростков. Они зорко наблюдали за моими ныряньями, а когда я вернулся на берег, один из них знаками попросил разрешить взглянуть на мою маску. Осматривал ее с таким сосредоточенным вниманием, словно это была не простейшего устройства маска — резиновая оправа, стекло в ней да пластмассовая дыхательная трубка с резиновым мундштуком, — а сложный часовой механизм. Другие подростки устроились вокруг него и тоже с превеликим интересом взирали на чудесную маску, даже осмелились потрогать руками. Я показал одному из них, самому старшему: мол, давай надевай и плыви в море — ныряй.
Он вернулся из подводного путешествия, медленно, с явным сожалением стянул с лица маску, и меня будто ослепил свет его глаз — передо мной был переполненный счастьем человек. В руках мальчишка держал две поблескивающие перламутровые ракушки. Он небрежно швырнул ракушки в песок и обеими руками осторожно, как хрупкую драгоценность, возвратил мне маску. На его смуглом лице было неподдельное огорчение: с чудесной маской, впервые открывшей мальчишке сказочный подводный мир его родного моря, приходится расставаться. Я не выдержал, после некоторого колебания, пересилив в себе дух собственности, протянул ему маску снова и сказал: «Бери!» Наверное, в эти минуты одного человека на свете мне посчастливилось сделать счастливым. Я понял, что сделал царский подарок, когда взглянул на лица остальных мальчишек — в них пылало восхищение и зависть. Обладатель маски вдруг посерьезнел, о чем-то быстро поговорил с товарищами на своем гортанном горском языке и, показав мне знаком, чтобы подождал его на берегу, опрометью — только пятки сверкали, — прижимая к голой груди маску, ринулся в сторону недалекого поселка.
Вернулся минут через двадцать. Запыхавшись от бега, перевел дух, потом не торопясь, с достоинством шагнул ко мне и протянул небольшой сверток — что-то тяжелое, завернутое в бумагу. Я развернул бумагу, и у меня на ладони оказался кусок белого мрамора. Это было скульптурное изображение женской головки. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: головка старинная, очень старинная, скорее всего, древнегреческая — ведь именно здесь когда-то пролегали пути в европейскую глушь из древних Афин.
— Раза! — Подросток ткнул себя пальцем в грудь, представляясь мне, и жестами показал, что он, Раза, дарит головку.
Опять же с помощью жестов мне удалось выяснить: кто-то в городе Влёра рыл яму и там нашел этот кусок мрамора. Если он в самом деле интересен тебе, чужестранцу, то, пожалуйста, бери в благодарность за твой подарок — маску для подводного плавания, который, конечно, не сравнится ни с какими старыми камнями.
В Тиране я показал головку в нашем посольстве. Мне подтвердили: точно, древнегреческая! Восхитились:
прекрасная работа и отлично сохранившаяся. Я был в восторге: какое приобретение! Но наш консул сказал:
— Эту вещь вы не имеете права вывозить из Албании. Она найдена в албанской земле и принадлежит албанскому государству.
Не могло быть и речи, чтобы попытаться вывезти головку тайно. Консул был непреклонен. Я покорился. На другой день по его совету отправился в столичный исторический музей и вручил там головку его директору.
Тот без особого интереса посмотрел на нее, подтвердил: да, судя по всему, третий век до нашей эры, и небрежно сунул головку на полку, в кучу других предметов из мрамора, высеченных в незапамятные времена. Такие находки в этой стране не в диво.