Вступив во владение Павильоном, новая хозяйка поспешила отделить его от госпиталя каменным забором и сдать внаем первому же пожелавшему снять его. За много лет в Павильоне сменилось немало жильцов. В 1937 году там обосновалось немецкое консульство, а после 1941 года — отделение гестапо, сохранившее, однако, прежнюю вывеску.
И сейчас к госпиталю вели три улицы: одна с севера, другие две — с запада и востока. Заняв Павильон, гитлеровцы фактически овладели госпиталем. Они установили часовых у всех трех выходов, чтобы обеспечить свой тыл. Отступать гитлеровцам дальше госпиталя, двор которого упирался в глухую каменную стену другого двухэтажного здания, было некуда, и румыны, окружившие гитлеровцев с трех сторон, могли бы отрезать их от госпиталя, уничтожить выставленных часовых. Но поскольку звериная жестокость гитлеровцев была хорошо известна, этого нельзя было сделать, не поставив под угрозу жизнь раненых.
В конце улицы две подожженные гитлеровские машины все еще продолжали чадить. Вокруг них валялись трупы шести гитлеровцев, один из убитых был в форме майора СС. Прошитый пулеметной очередью, он лежал на спине, сжимая в руках туго набитый портфель. Каска свалилась с его головы, когда он падал, и теперь в свете заходящего солнца его светлые волосы казались почти белыми.
— Господин лейтенант, я думаю, надо послать кого-нибудь за портфелем. Если фашист не выпустил его даже в минуту смерти, значит, там что-то есть. Может, ценные бумаги, которые могли бы нас заинтересовать.
Это сказал сварщик Маноле Крэюце, командир боевого патриотического отряда. Он вместе с командиром военных лейтенантом Эудженом Негурой и связными — двумя рабочими и тремя солдатами — находился в одном из ближайших домов.
— Ладно, комиссар, я пойду! — вызвался токарь по имени Флоря Чобэника. Сам он был беспартийным и неизвестно почему называл своего командира Маноле Крэюце комиссаром.
— Если хочешь, давай. Только смотри, чтобы тебя не поцарапал осколок. — При этих словах в глазах Маноле Крэюце промелькнула тень страдания. Всего лишь четверть часа назад он узнал, что его брат Кэлин Крэюце тяжело ранен во время боев в порту.
— Ничего, я ведь служил в армии и в таких вещах кое-что понимаю. К тому же для меня еще не изготовили ни пули, ни снаряда. Я еще пожить хочу, комиссар!
Захватив автомат, Флоря Чобэника покинул помещение командного пункта.
Как раз в это время посреди улицы с грохотом разорвалась мина.
— Какого черта стреляете, свиньи? — сердито выругался токарь, пробираясь вдоль стен домов. Из окон командного пункта за ним наблюдали Маноле Крэюце и лейтенант Негуру.
— Хоть бы они не начали стрелять чаще! Тогда ему ничего не угрожает, — высказал свое мнение сварщик.
— Не думаю, что они изменят свой метод. Уж если они решили обстреливать нас с промежутком в десять минут, то так и будут продолжать, пока у них не кончатся боеприпасы. Я их знаю.
И действительно, Флоря Чобэника успел за десять минут добраться до трупа гитлеровского майора, взять портфель и вернуться на командный пункт. За это время ни одна мина не разорвалась на улице.
— Комиссар, приказ выполнен! Вот портфель.
Маноле Крэюце тут же раскрыл его. Портфель был набит отпечатанными на машинке бумагами.
— Господин лейтенант, ты понимаешь по-немецки?
— Немного понимаю.
— Ну-ка взгляни на них. Не напрасно ли мы рисковали?
Лейтенант Негуру достал из портфеля несколько бумаг, чтобы, используя свои скупые познания в немецком, оценить их содержание.
— Если я правильно понимаю, это бумаги гестапо. На них пометка «Совершенно секретно».
— Так! Значит, мы хорошее дело сделали. Не зря гитлеровский майор даже мертвый не хотел выпускать их из рук.
И Маноле Крэюце передал портфель одному из рабочих:
— Вергу, головой отвечаешь за портфель! Ни на секунду не выпускай его из рук! — Потом повернулся к лейтенанту: — Господин лейтенант, я думаю, пора начинать. До того как стемнеет, надо выбить из берлоги этих мерзавцев… Как, думаешь, нам лучше действовать?
— К сожалению, придется атаковать их в лоб. Правда, на флангах мы быстрее покончили бы с ними, да и потери были бы меньше.
— Тогда почему же нам не атаковать флангами?
— Все дело в том, что гитлеровцы могут укрыться в госпитале и превратить его в арену боя. — Он некоторое время помолчал, потом продолжал: — А может, даже не имеет значения, где мы будем атаковать. Чтобы отомстить нам, фашисты пойдут на любую подлость.
— Понимаю, о чем ты думаешь.