— Хорошо, хорошо!.. Может, ты попытаешься заснуть?..
— Я не хочу спать. — И тут же она без всякой связи добавила: — С тех пор, как помню себя, мне везло. Ты можешь это понять?
— Да, само собой разумеется.
— А теперь… Почему ты должен быть румынским военнопленным? Человеком, которого самого травят, как зверя!
— А кем ты предпочитаешь видеть меня?
Милада не ответила, а только вздохнула.
— Так кем же ты предпочитаешь видеть меня? — настаивал я.
— Кем угодно, кроме того, кто ты есть!
— Предположим, что я был бы гитлеровским солдатом. Это тебе подошло бы?
— Не знаю, что ты думаешь обо мне…
— Тебе бы подошло это? — повторил я свой вопрос.
— Возможно. Но прошу тебя, не думай обо мне плохо.
— Возможно… Значит, ты сама не очень уверена в этом? — продолжал я свою мысль.
— Нет!
— Возможно, если бы гитлеровец не был зверем? Это ты имела в виду?
Милада промолчала.
— Скажи мне, Милада, чем я могу тебе помочь?
— Почему ты решил, что можешь мне помочь?
— Ты говорила, что не хочешь умирать. Да?
— Да, я это говорила… Ну и что?
— Я мог бы тебе помочь.
— Хорошо, если бы это было так. Но ты ничем не поможешь мне.
— Даже если я попытаюсь пробраться в город?
— И что? Ты сообщил бы в «Скорую помощь», и меня забрали бы отсюда, из болота?
— Конечно нет. Но если бы ты мне сказала, куда пойти, если бы дала какой-нибудь адрес в городе, я до рассвета успел бы вернуться по крайней мере с бинтами, медикаментами…
— Я никого не знаю в городе. И потом, неужели ты думаешь, что я соглашусь, чтобы ты рисковал своей жизнью ради моего спасения? Если тебя схватят, то тут же расстреляют. Понимаешь?
— Да, конечно. Если схватят, то расстреляют.
— В таком случае твоя жертва окажется напрасной.
— Но ведь не обязательно же меня схватят. Если бы я не нашел тебя, я все равно попытался бы пробраться в город. Скажи, Милада, к кому я могу пойти?
— Я не знаю в городе никого, кто может мне помочь.
— Но не хочешь же ты меня убедить, что не живешь в этом городе!
— Нет, живу. Но туда, где я жила, ты не можешь пойти.
Она закрыла глаза. Несколько минут мы молчали. Вокруг стояла тишина. Только по другую сторону болота, на шоссе, не прекращалось движение. В обоих направлениях непрерывно шли машины.
— Ты представляешь, где проходит сейчас линия фронта? — спросила она через некоторое время.
— Точно не знаю. Десять дней назад фронт был не дальше чем в сотне километров. Наверное, за это время наши возобновили наступление. Не думаю, чтобы фронт стабилизировался.
— Ты так считаешь? — спросила Милада.
— Предполагаю. Прислушайся, что творится на шоссе. Это оживление должно нас радовать.
— Почему? Думаешь, они отступают?
— Именно так я и думаю.
— А если немцы готовят наступление? Ведь движение на шоссе может означать и это, не так ли?
Замечание было правильным и показывало, что Милада имеет какое-то представление о фронтовых делах.
— Конечно, может означать. Только я не думаю, что немцы располагают достаточными силами для контрнаступления, особенно на этом участке.
— Тогда, может быть, через несколько дней советские или ваши войска пробьются сюда.
— Может, дня через два-три, а то и быстрее.
— Все может быть! — На лице Милады еще отчетливее проступило страдание. — И почему нельзя, чтобы человек выжил, если он этого очень сильно хочет?
— Как будто кто-нибудь хочет умирать! Если бы смерть зависела от воли каждого человека, люди за очень малым исключением стали бы бессмертными.
— Все же… как тебе объяснить? Одно дело не хотеть умереть, а другое — хотеть жить во что бы то ни стало. Я хочу жить во что бы то ни стало, потому что глупо умирать именно теперь. — Через некоторое время она продолжала: — Значит, может статься, что через два дня фронт пройдет здесь?
— Полностью нельзя исключать такую возможность.
— Знаешь чего я боюсь? Боюсь, что в раны попадет инфекция.
— Не попадет, — заверил я ее убежденно, хотя сам очень сомневался в этом.
— Только бы два дня, потому что два дня, я думаю, выдержу. — Потом она снова спросила: — А ты уверен, что через два дня сюда придут ваши?
— Конечно!
— На чем основана твоя уверенность? — настаивала она.
— Я уже говорил тебе, что десять дней назад фронт был всего лишь в сотне километров.
— Десять дней назад ты был в плену.
— Был.
— А если ты был пленным, то откуда знаешь, какая обстановка на фронте?