Вытираясь после душа перед зеркалом, Марджори внимательно стала разглядывать свое тело, чего с ней не случалось с восемнадцати лет. Порозовев от смущения, она увидела, как набухли словно бутоны розовые соски ее высокой груди. Вспомнилось, как мужские руки поднимают ее и прижимают к широкой груди. Она снова почувствовала головокружение, будто это произошло не пять лет назад, а только что. Тряхнув головой, она избавилась от наваждения, накинула на себя в пушистый банный халат и подошла к шкафу в своей крошечной спальне. Перебрав несколько нарядов, Марджори остановилась на платье темно-синего шелка с широкими рукавами, длиной до икр. Естественно, к нему полагались черное белье, кружевная нижняя юбка и темно-синие кожаные лодочки. Из украшений она решила ограничиться цепочкой из белого золота, подаренной ей родителями на совершеннолетие.
Без пяти восемь, когда оставалось только накинуть черное шерстяное с густым ворсом пальто свободного покроя, раздался сигнал домофона и Гриффит сообщил, что ждет ее у подъезда. Марджори несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула, чтобы утишить сердцебиение, взяла маленькую кожаную сумочку в тон к туфлям и вышла из квартиры.
По дороге они почти не разговаривали. Марджори молчала, потому что все происходящее казалось ей сном наяву. Она даже не заметила, как они доехали до загородного клуба, и, только войдя внутрь, поняла, в какое фешенебельное место привез ее Эрнест. Этот клуб, вернее ресторан клуба, посещали ее родители всякий раз, когда наезжали в Лондон. Близость Эрнеста, который прижимал ее руку к себе, словно боясь, что она может сбежать, настолько волновала ее, что у нее пересохло во рту. Поэтому, когда он предложил ей начать с бара, она только молча кивнула и пошла вперед, высвободив руку. На расстоянии от него дышать стало легче, но она спиной ощущала его взгляд и старалась держаться как можно увереннее. После фруктового коктейля с небольшим количеством джина Марджори наконец почувствовала, что голодна, ведь она даже на ланч не пошла, торопясь закончить работу над новой экспозицией музея. Они прошли в главный зал ресторана, где для них был приготовлен столик на двоих в самом дальнем углу.
Зал ресторана выглядел очень уютным, немногочисленные столики, стоявшие здесь, по большей части были уже заняты. В глубине находилась просторная ниша, там горел камин, вокруг которого полукругом располагались мягкие кресла. Из высокого окна, у которого стоял их столик, открывался прелестный вид на парк во французском стиле. Изобилие на столе хрусталя и серебра радовало глаз. Марджори незаметно для себя освоилась и внимательно выслушала рассказ Гриффита о том, как ему пришлось отказаться от своего намерения стать профессиональным художником и переквалифицироваться в бизнесмены.
— Мне всегда казалось, по молодости лет конечно, что отец вечен и его детище магазин «Либертиз», дворец чудес, как назвал его Скроуги в своей публикации, не будет иметь ко мне никакого отношения. Но пять лет назад отец неожиданно умер. Выяснилось, что он перенес на ногах инфаркт…
— Какой ужас! Неужели он ничего не почувствовал? Ведь, говорят, при этом человек испытывает невыносимую боль! — воскликнула Марджори.
— Оказывается, не всегда. Так мне объяснил его лечащий врач. Уход отца из жизни изменил мою судьбу. На внеочередном собрании правления акционеров «Либертиз» мне предложили сменить его на посту президента. Я долго колебался, хотя большая часть акций принадлежала нашей семье. Вдова отца, моя любимая мачеха Ирен, подолгу беседовала со мной. А ее уму и такту могли бы позавидовать все профессора вашего университета и акционеры «Либертиз» вместе взятые! И добилась моего согласия. Пришлось пройти курсы бизнесменов, предназначенных для людей, уже имеющих образование, и теперь я в ответе за самый необычный магазин в Лондоне, хотя никогда об этом не мечтал. Кстати, судя по твоим нарядам, наш магазин тебе хорошо знаком.
— Да, он мне нравится, — сдержанно ответила Марджори, заметив, что Гриффит перешел на «ты». При этом она с аппетитом поглощала вкусную еду, от которой отвыкла за годы своей аскетической жизни, и думала о том, что Эрнесту, наверное, немало пришлось пережить, когда он остался без матери. — А сколько же вам было, когда вы лишились матери?
— Я думал, мы перешли на «ты»… — задумчиво протянул Эрнест. — Мать погибла в авиационной катастрофе, когда мне было около пяти лет.
— Мне очень жаль, — пробормотала Марджори.
— Да, я еще не рассказал, что у меня есть брат и сестра. По отцу. Мне хотелось бы познакомить вас со своими родными, — добавил он.
Марджори, до этого почти не отводившая взгляда от его лица, которое казалось ей идеальным воплощением красоты и мужественности, потупила глаза и в растерянности помолчала.
— Мистер Гриффит… — неуверенно заговорила она.
— Ты могла бы звать меня просто Эрнестом, — заметил он.
— Эрнест… Ты говорил о каком-то деловом предложении… — робко напомнила она.
— Я собираюсь поговорить об этом за кофе, если ты, конечно, не против. Кстати, почему тебя так удивило, что родители гордятся твоими успехами?
Значит, я все-таки выдала себя! Подняв на него глаза, она увидела на его лице такое участие и искреннюю заинтересованность, что вдруг утратила всякое смущение. Она доверчиво поведала ему о своем детстве, о страданиях из-за равнодушия родителей, о чувстве одиночества. Ни одному человеку на свете она не рассказывала об этом, даже Кристоферу, который хорошо знал обстановку в их доме и мог догадываться о том, что происходило в душе ребенка, родившегося с таким независимым характером.
— Я тебя хорошо понимаю. Когда отец женился через пять лет после смерти матери, я испытывал примерно то же самое. Если бы не Ирен, с ее неизменным терпением, добротой и тактом, я обязательно сбежал бы из дому.
Возможно, совпадение детских переживаний или действие изумительного вина, которое выбрал Эрнест, но Марджори окончательно расслабилась. Она уже не воспринимала его как едва знакомого человека. Напротив, все в нем казалось ей таким близким и… родным, словно они знают друг друга тысячу лет. Она весело смеялась его остроумным шуткам, ей доставляло удовольствие смотреть на него, тонуть в его глазах, ощущая приятное головокружение и сладкое замирание сердца, когда его взгляд вдруг становился загадочным, серьезным и внимательным, словно он пытался проникнуть ей в самую душу.
После того как им принесли кофе, Эрнест предложил ей пересесть к камину, где пока никого не было, и приступил к тому разговору, ради которого пригласил ее на ужин.
— Полагаю, ты не собираешься зарастать паутиной в Британском музее? С твоим характером и талантом ты, по-моему, способна справиться с более масштабной работой.
— Я еще только начинаю работать самостоятельно, да и таланта никакого особенного…
— Не скромничай, — перебил он ее. — Если уж твои родители от тебя в восторге, значит, ты действительно талантлива. Тебе известен их взыскательный вкус во всем, что имеет отношение к искусству.
— Да, но в мире искусства не бывает легких путей. Чтобы достигнуть какого-то уровня, нужно долго копаться в пыли и паутине.
— Согласен, занять достойное положение в этом мире непросто. Поэтому я хочу предложить тебе поле деятельности для проявления профессиональных способностей, которыми ты, несомненно, обладаешь. — Эрнест улыбнулся ей ободряющей улыбкой.
В его взгляде таилось столько глубинной нежности, что Марджори затаила дыхание.
— Дело в том, что «Либертиз» предстоит реконструкция и нам понадобятся не только дизайнеры, но и художники разных направлений. Не согласишься ли ты возглавить эту работу в качестве главного консультанта? Ты подходишь для этой работы как никто другой, потому что с детства впитала в себя искусство старины и в то же время хорошо ориентируешься в современных направлениях. Обещаю гарантированную высокую зарплату и почти полную свободу действий.