- Пока я не вижу никакого другого разумного объяснения.
- Это же смешно, ну не думаешь ли ты что они реально в состоянии изобрести нечто такое?
- Ну а почему бы и нет? Русские всегда умудрялись удивлять мир. Тем более, вспомни, что у нас известно про Оргулова?
- Морской пехотинец, воевал с нами, выжил. Командир разведывательно-диверсионной группы…
- Его группа перед самым началом бомбардировок вывозила с Кавказа какой-то секретный груз. Вот и думай, что они вывозили? Я давал запрос: оказывается, был там интересный институт в горах под прямым патронатом ФСБ России и они сами его уничтожили при угрозе нашего захвата. Кто и чем там занимался, мы не знаем, но вот то, что Оргулов со своей группой вывез весь комплект документации по тому объекту, вполне вероятно.
- Думаешь, все-таки машина времени?
- А откуда это все?
Он схватил консервированную колбасу с символикой Вермахта и потер пальцем новенький все еще блестящий металл.
- А новенькая боевая раритетная техника с немецкой символикой?
- Хорошо, допустим в этом есть смысл. Будем докладывать наверх?
- А смысл? Засмеют, нас сменят и пришлют новую группу. А если это реально существует, то нас как информированных свидетелей…
Продолжать не нужно было. Оба частенько рубили хвосты, ликвидируя ненужных свидетелей своих операций.
- Хочешь попытаться захватить? У нас просто не хватит сил.
- Как говорится у русских "поживем, увидим". По моим данным против Оргулова Киевом готовится войсковая операция.
- Они знают?
- Не уверен. На их месте я бы действовал тоньше, а тут желание подмять под себя источник материальных ценностей. Киев не оригинален в своих методах - забрать и поделить.
- Сколько у нас времени?
- Не более двух месяцев. По моим данным, сосредоточение сводной группировки в районе Красноперекопска намечено через шесть недель.
- Тогда надо собрать больше информации и попытаться захватить людей, кто реально имеет доступ к установке.
- А этот? - презрительно кивнув в сторону дверей.
- Пока не будем списывать, его можно использовать для наших нужд, в крайнем случае, сможет вывести нас на действительно знающего человека, хотя и той информации, которую он нам предоставил, вполне достаточно.
- Надеешься, что это правда?
- На все воля Аллаха, нам остается только верить и идти по указанному пути. Может именно тут нас ожидает спасение.
Глава 10
Колеса санитарного поезда равномерно выстукивали так знакомый с детства ритм. Я сидел на небольшой кушетке в процедурном купе и любовался молоденькой медсестрой, которая уверенно, но при этом весьма осторожно и, можно сказать нежно, бинтовала мою раненную и опухшую после купания в болоте ногу. Молодая, лет двадцати, худенькая, и при этом гибкая и фигуристая, она дышала здоровьем и некоторым юношеским задором.
К моему удивлению, заражения крови и гангрены не было, и организм весьма быстро перенес результаты купания в болотной воде, что не могло не удивлять. Хотя вспомнив, что у раненных с Бориспольского котла прошедших через порталы, проявлялась вполне неплохая динамика выздоровления, и особенно это касалось инфекционных и воспалительных болезней, я не сильно удивлялся. А ведь все последнее время через эти порталы вообще гонял как ужаленный, и скорее всего это сказалось в такой мере на свойствах моего организма.
Когда, сильно хромая, вернулся в свое купе, к своему удивлению встретился взглядом с пришедшим в себя Ненашевым. Он удивленно вращал глазами, пытаясь понять, где он находится и увидев меня - единственное знакомое в этом мире лицо успокоился и прошипел.
- Сергей, где мы?
- Санитарный поезд.
- Так мы выбрались?
- Получается так.
- А в Москву?
- Не сразу.
- Ну ладно. А Тая?
Я усмехнулся, вспомнив, каких трудов мне стоило вывезти и уговорить взять девочку с собой в поезд.
- В соседнем вагоне едет. Все хорошо, капитан, отдыхай.
Павел закрыл глаза. Разговор и так забрал много сил, и он просто заснул, а не впал в забытье, как было раньше. А я радовался, что хоть одна головная боль отпала - Ненашев поправляется, хотя в данной ситуации это сильно сказано. Но, если честно, то я надеялся в душе, что хождение через портал добавит и ему определенных жизненных сил.
Поезд все удалялся на восток, оставляя позади разбомбленные станции и грохот фронтовой канонады и, будто пройдя определенную линию, люди как-то расслабились и витавшее в воздухе напряжение начало спадать, все поняли, что угроза попасть в окружение, хотя бы в этом рейсе, уже не грозит. Хотя гибель двух сестер в соседнем вагоне воспринималась с особой грустью. У раненных и медперсонала возникали какие-то странные, доверительно дружеские отношения. Когда сильные мужчины, которые только вчера ходили в атаку, дрались врукопашную, не могут даже подложить под себя утку - это вызывает злость, тоску и чувство неполноценности. А когда в таких делах помогают молодые, здоровые девушки, моют, бреют, перевязывают, то они становятся самыми близкими людьми, практически вторыми матерями. Их любят, ими восторгаются, ждут их прихода, и раненные стараются не показывать свою слабость, стесняясь своей слабости и беспомощности. Поэтому любые оскорбления, пошлости, грубость по отношению к медицинскому персоналу пресекалась жестко, вплоть до мордобоя.
Как ни странно, я наслаждался дорогой, любуясь проплывающими мимо пейзажами бесконечных просторов Советского Союза. После обеда, поезд остановился на крупной станции, где скопилось несколько составов, везущих на фронт свежие части и несколько таких, как наш санитарный поезд, вывозящий раненных и покалеченных обратно в тыл. Глянув в окно, увидел стоящие на соседнем пути теплушки, в которых возле дверей столпились молодые и необстрелянные бойцы, только недавно надевшие форму. Видимо им запретили выходить из вагонов и они с грустью наблюдающие за нами, раненными, которые уже побывали там, пытались завязать разговор, делились куревом и вообще всячески старались выказать свое уважение. Я не выдержал, накинул шинель и дохромал до тамбура, где столпились несколько ходячих постоянных курильщиков в надежде разжиться куревом у проходящего мимо военного эшелона. Я же просто стоял в сторонке и вдыхал морозный воздух, наполненный запахами дыма, сгоревшего угля и мазута.
Через несколько минут, когда уже замерз и собирался возвращаться в купе, между вагонами началось какое-то шевеление, и я, как и все остальные с интересом наблюдали, как в нашу сторону движется группа командиров в новеньких полушубках, перед которыми все становились по стойке смирно. Учитывая скорость, с которой все вокруг прогибались перед этими командирами, можно было сказать, что тут засветилось немаленькое начальство. Мы раненные, нас трогать особо не будут, поэтому никто не стал прятаться, в надежде глянуть на тыловиков, которые наводят шороху. Но по мере того, как группа приближалась мое сердце начало биться чаще от радости. Еще бы, во главе этой всей группы шел знакомый мне по боям в Могилеве, генерал Романов, которого мы тогда, еще летом отбили у немцев и переправили в Москву. Они шли мимо, и генерал что-то сердито высказывал плотному, широкоплечему полковнику в каракулевой шапке, а тот только и повторял "Исправим, товарищ генерал!".
Я пытался поймать взгляд Романова, но он только мелком глянув на нас, раненных столпившихся в тамбуре, опять обратил свой взор на проштрафившегося полковника и пошел дальше. Чувствуя, что единственная возможность привлечь внимание и соответственно получить прямую связь с Москвой, уходит быстрым шагом к голове воинского эшелона, закричал:
- Генерал!
Как раз где-то впереди засвистел паровоз и мой крик не был услышан, поэтому набрав в легкие побольше воздуха снова закричал.
- Генерал Романов!
Этот крик ввел в ступор не только моих, если можно так сказать спутников по тамбуру санитарного вагона, но и свиту генерала Романова. Они как по команде повернулись и самый младший из них, вроде как зеленый лейтенантик рванул ко мне с криком "Да как вы смеете!". Но я, наконец-то встретившись взглядом с генералом, и увидев в них узнавание, еще раз крикнул.
- Товарищ генерал, разрешите обратиться, капитан Кречетов!