— Ну, Варюша, чтобы все, как говорится! Ваше здоровье, девочки, я рад, что вы со мной; теперь у нас все будет путем. Не пропадем, короче.
Вечер пролетел чудесно; вспоминали о былых подвигах, страшных кровавых дежурствах, всяких смешных до слез ситуациях и самых тяжелых пациентах. Под конец застолья я сделала вывод: мы очень неплохая компания, потому что искренне симпатизируем друг другу и к работе относимся одинаково. Мы на ней живем. Точнее, мы с Варюшей работаем, а Саня преимущественно спит.
Около девяти Сашкины женщины стали настойчиво требовать мужика домой; мы с Варей отпустили его, решив вопрос с уборкой самостоятельно. Варюша мыла посуду в маленькой раковине, я собрала со стола остатки еды и спрятала в холодильник. Завтра несколько кусочков пирога с красной рыбой будут как нельзя кстати. Вызвали такси и в ожидании машины вышли на улицу подышать. Варя взяла меня под руку.
— Спасибо, Лен, что позвала меня. Я не жалею; и по деньгам хорошо, и работы меньше. Так что спасибо тебе.
— Да ладно, Варь. Это тебе спасибо, что пришла. Мне с тобой очень спокойно.
— Мне с тобой тоже. Если честно, Лен… я прямо удивилась, что ты позвонила.
— Почему?
— Ну… думала, не захочешь никого из наших видеть. Короче, не будем продолжать эту тему.
— Да не, Варь. Все нормально. Я очень рада, что ты согласилась. Не переживай за меня. Видишь, жизнь налаживается.
— У тебя сейчас кто-нибудь есть?
— Нет… Честно сказать, ничего серьезного.
— Лен, я знаю, тебе неохота слышать о Сухареве. Но я только сейчас скажу одно и больше не буду на эту тему. Просто, что б ты знала.
— Валяй. Все плохое, как говорится, уже случилось.
— Короче, как все всплыло, ну, зараза эта, анестезиолог новая. Вцепилась в мужика мертвой хваткой, это точно… вот черт, забыла даже, как ее зовут. Так народ сразу на твою сторону встал, не поверишь. С этой сукой до сих пор все сквозь зубы разговаривают. Да и с Сухаревым… общаются, конечно, но так, постольку-поскольку. Вот. А ты держись, ты баба красивая, одна не останешься.
— Спасибо, Варюша, я стараюсь не вешать нос. Все хорошо; работа, ребенок, зарплата. Остальное дело наживное.
— Слушай, а бывший муж-то как, не достает?
— Неа. По слухам, мучает кого-то другого, так что все хорошо… простите за такой цинизм, как говорится.
— Ну и славно. Каждый сам себе кузнец, это точно.
Такси приехало довольно быстро. Мы жили рядом, и всю дорогу обсуждали, какой такой необходимый в ежедневном быту скарб еще отсутствует в нашей комнатке и как заставить слонопотама самостоятельно мыть за собой посуду и членораздельно писать листы назначений.
— Дрыхнет же после обеда, зараза такая, по часу кряду.
— Да ладно, Варь, пусть дрыхнет. Растолкать всегда успеем.
Домой зашла около двенадцати. Обалдевшая от одиночества кошка Мика громким голосом требовала пропитания. Я вывалила в пустую миску полбанки очередного кошачьего Макдоналдса, и потом стало тихо. Тихо и спокойно; сумрачная остывшая комната и неприбранная постель с одной-единственной подушкой. Где-то внутри, глубоко — совершенно непонятно, в каком органе ЭТО находится, — тяжесть и пустота. Вроде как все в этой жизни проходит, и время — самый хороший доктор. Но на самом деле оно не лечит, а просто уменьшает, стирает краски; а если закрыть глаза — каждая картинка, каждая небольшая деталь из прошлого, все живо. Спряталось на самую дальнюю полку и лежит там, скрутившись калачиком, обхватив голову руками. Вот так ЭТО и живет внутри нас. Наши воспоминания, такие хрупкие и прекрасные, какими могут быть только воспоминания о любви.
Все, надо спать.
Раздеться, выключить свет и в темноте одним прыжком забраться под одеяло. Темноты боятся не только дети, но и взрослые, когда остаются одни. Хотя еще одна хорошая перемена заключалась в том, что последние месяцы можно было спокойно ложиться в кровать. Потому что для простого человека со здоровой психикой сон — это хорошо, это на пользу организму. Так теперь и было; «ночные гости» перестали посещать Лену Сорокину ровно в тот день, когда Полина Алексеевна закрыла свои глаза навсегда. Иногда я жалела, что не увижу больше деда так явственно и не смогу поговорить о важных вещах. Но это касалось только дедушки; новых «приходов» Полины Вербицкой я боялась. Боялась и потому сказала себе строго-настрого — это случилось со мной, вся иррациональная цепочка событий, но оно ушло и больше не вернется.
Теперь я обычный человек.
С конца старой жизни прошло уже несколько месяцев; никаких гостей не возникало, и внутренний голос подсказывал — их не будет. Никто больше не придет ко мне, потому что неинтересно. Простая разведенная питерская врачиха на спокойной работе и в съемной квартире. Стоп, есть еще одно красочное определение — мать-одиночка, о как. Всего два слова, а в них целая бездна унижения, презрения и цинизма.