Я уже почти засыпала, как вдруг пронзила мысль, что ведь я не была на могиле у деда много лет. Да и понятно — «ночного общения», как говорится, хватало через край. Зато теперь могу сходить туда совершенно спокойно.
В ближайшее воскресенье я поехала к деду в гости. За несколько лет все поменялось — город рос, а вместе с ним и кладбище. Страшно боялась, что не найду могилу; однако нашла, и даже очень быстро. Чисто, искусственные цветы, маленький деревянный столик и скамеечка. Значит, родители не забывают, в отличие от меня.
Дед, короче, отчитываюсь.
Все хорошо. Катька здорова, учится прекрасно; все остальные, включая бабушку, тоже здоровы, да и я — теперь точно в добром здравии. Голова моя в порядке, потому что ты больше не приходишь ко мне по ночам, да и остальные гости тоже не появляются.
Я вернулась на работу в больницу, дед. Я вернулась! Ты можешь себе представить такое?! Я так рада, что снова работаю врачом. У меня симпатичная маленькая квартирка, правда, съемная. Но думаю теперь, после продажи ваших с бабулей комнат, смогу взять ипотеку. Нет, не так — уже точно возьму. Зарплата позволяет, если не шиковать.
Так что все хорошо. Ведь я живу дальше, и это главное. Я буду стараться жить так, что ты сможешь за меня порадоваться. Где бы теперь ни был.
Села в машину и отчетливо поняла: вот я и поставила жирную точку в моем беспокойном прошлом. Все ушло, и даже Слава Сухарев где-то далеко; воспоминания о нем причиняли боль как от удара ножом в живот, и не было такой таблетки, которая бы могла приглушить эту боль. Но эти воспоминания жили на прочитанной пару дней назад странице, и потому я верила, что придет время, и они перестанут возвращаться. На повестке дня — начало чего-то нового, пока неясного, но с большой надеждой на мир и спокойствие в душе. Однако один вопрос после смерти Полины Алексеевны так и остался нерешенным — мой тайный перископ, включающийся где-то в непонятных отделах мозга (по крайней мере, очень хотелось надеяться, что именно там). После явления красочной язвы желудка господина Вербицкого я испугалась; в тот момент было очевидно: я страшно не хочу увидеть рак у кого-то из близких и вообще не хочу никаких халявных картинок. Хочу быть как все, кто рядом в белых халатах.
Признайтесь честно, Елена Андреевна, ведь это так соблазнительно просто увидеть болезнь, без кучи анализов, томографий и душевных мук, если что-то не срастается…
Время шло, а «третий глаз» так и не подавал признаков активного существования, даже когда я попыталась вернуть то самое состояние по собственному желанию. Случилось это через два с половиной месяца после начала работы в клинике.
В первых числах августа на плановое отделение привезли мужика лет тридцати пяти. Сопровождал его солидный пожилой дядька; как потом оказалось, отец. Пациент поступил непонятно с чем — жаловался на боли в животе, три дня накануне страдал неукротимой рвотой. Семья больного была близка к хозяевам нашей клиники, о чем стало известно еще до его поступления. Несмотря на страдания, мужик явно не желал никаких обследований, а просто громко и возбужденно требовал излечения прямо сейчас, чтобы пойти уже обратно домой. События разворачивались непредсказуемо — к утру его перевели к нам, в реанимацию, потому что пациент по непонятной причине впал в кому. Елена Андреевна и доктор Смолин целый час танцевали ритуальные танцы в попытках зацепиться хоть за что-нибудь; только что не стучали в бубен и не окуривали мужика волшебными дымами. Мы набрасывались на его бесчувственное тело то с ЭКГ, то с неврологическим молоточком, таскали его на МРТ, собрали кучу анализов; но кусочки не хотели складываться в пазл. В конце концов, разложили кучу бумажек на маленьком обеденном столе и тупо пялились в собственную неполноценность, подперев руками светлые головы. В такой позе бездарно потратили еще полчаса; я не выдержала, пошла в палату, взяла стул, села рядом с мужиком и стала напряженно смотреть. Всматривалась минут двадцать, пытаясь вспомнить, как это было тогда, с Вербицким; но ничего не происходило. Картинки не всплывали, пространство не увеличивалось и не уходило вглубь. Я видела только то, что было снаружи, а точнее — тело без сознания и, что самое важное для врача, без точного диагноза. Я просидела впустую полчаса; в конце концов, решила — товарищ между мирами оказался унизительно скуп, он все-таки забрал свой подарок обратно, слегка подразнив.