— Эй, Гиуне, хватит спать, буди Этынкай, я свой вопрос задавать буду! — крикнула Лидочка Ротваль спавшей у холодной печки Гиуне.
Но тут подал голос старик Пепеу.
— Я первый хочу свой вопрос делать! — крикнул он от дверей.
— Подожди, Пепеу, я уже говорить начала! — замахала на него рукой Лидочка.
— Я тоже свой вопрос давно придумал! — сказал, поднимаясь Ким.
Эта перепалка сняла сонливое настроение. В зале оживились, задвигались. Снова началось переселение, но уже с пола на скамейки.
— Товарищи, товарищи, давайте по порядку! — Барыгин был доволен переменой атмосферы в зале. — Пускай Пепеу говорит, будем уважать старость. Слушаем вас, товарищ Пепеу.
— Хорошо говоришь: старый человек всегда первым слушать надо! — живо отозвался Пепеу. — Я такой вопрос спрашивать буду: ты доктор Антона Филиппа знаешь?
— Знаю доктора Антона Филипповича, — ответил Барыгин.
— Тогда почему молчал свой беседа, как доктор Антона Филиппа операция делал? Как хороший председатель работу делал — говорил, как хороший бригадир оленя смотрит — говорил. Почему хороший доктор забыл говорить?
— А, вот в чем дело, — усмехнулся Барыгин. — Что ж, я могу сказать: Антон Филиппович — действительно прекрасный молодой хирург. А не сказал я о нем, товарищ Пепеу, потому, что сегодня речь идет не о медицинском обслуживании, а о задачах дальнейшего подъема оленеводства в нашем районе.
— Наш район доктор Антона Филиппа — умный человек! Ты не видел, какая доктор операция Пепеу делал? — Пепеу быстро направился к сцене, довольно резво перешагивая через пустые скамейки и задирая к подбородку свои рубашки с больничными штемпелями.
— Видал, какой шрам крепкий? Трогай рукой, теперь не болит! — говорил он Барыгину, очутившись на ярко освещенной сцене. — Здесь болезнь язва жила, теперь не живет! Доктор резал, потом крепкий нитка зашивал. Нитка шов называется! — похлопывал он себя по животу.
— Да, хороший шов, — серьезно подтвердил Барыгин.
Из зала наперебой требовали:
— Пепеу, смотри на нас, мы тоже видеть хотим!
— Эй, Пепеу, я тоже трогать хочу!
— Зачем спешишь? Все смотрите. Живот крепкий, совсем не болит. Пускай раньше Рыпель смотрит, Нутенеут смотрит, товарищ Барыгин смотрит, — гордо отвечал в зал Пепеу и направился к столу президиума, говоря: — Ты, Рыпель, Коравье больницу вези, говори доктор, пускай два нога ему режет. Зачем Коравье к Верхним людям ходить? Я знаю, когда говорю.
Но тут из зала кто-то крикнул:
— Пепеу, твоя Апкана говорит, ты больницу боялся, в окно удирал, тебя доктор ловил! Расскажи, почему боялся?
Чего-чего, а такой болтливости от своей старухи Пепеу не ожидал. Он даже присел от возмущения и схватился руками за голову. Дело в том, что из больницы он в первый день действительно убегал, и доктор действительно поймал его на причале, когда он шнырял там босой, в больничном халате, в поисках вельбота из Медвежьих Сопок.
— Подожди, старая, я тебе дома покажу, как языком пустые слова болтать! — сердито погрозил он пальцем пробиравшейся к выходу жене.
Зал снова загудел.
— Верно, Пепеу, лучше дома говорить будешь!
— Садись, Пепеу! Другие говорить хотят!
— Если вы знаете больше Пепеу, тогда я свои вопросы кончал! — вконец обиделся Пепеу, после чего повернулся спиной к залу, прошел к столу и важно уселся на пустой стул, оказавшийся в президиуме.
— Я буду свой вопрос спрашивать, но пускай раньше Ротваль спрашивает, она первой хотела, — поднялся Ким. Однако дожидаться, пока заговорит Лидочка, не стал, а сразу же обратился к Барыгину. — Ты сказал — скоро в бригады палатки новые привезут, яранги больше не будет. Ты сказал — палатка воздухом надувать надо, палатка тепло хорошо держит. Я вчера такую речь по радио слушал, позавчера слушал. Пастухи меня спрашивать могут: когда точно палатки привезут? Ты мне точно говори.
И только он умолк, как Лидочка Ротваль крикнула в зал:
— Эй, Гиуне, слушай! Этынкай, слушай!
— Одну минуточку, — остановил ее Барыгин. — Я объясню товарищу насчет палаток.
— Нет, раньше я спрашивать буду, — не согласилась Лидочка и, обхватив ладонями свой тугой живот, заявила: — Я ребенок рожать скоро буду. Может, мальчик, может, девочка рожать буду. Почему плохо, если у меня ребенок будет? — в упор спросила она Барыгина.
— Почему же плохо? Наоборот, хорошо, — ответил он, несколько смущенный столь откровенным вопросом, никак не относящимся к его докладу.