- Ты вспомни себя, - одёрнул её супруг. - Какая ты сюда приехала. "Я вся сгораю от страсти! Тысяча чертей!"
- Счас как... - замахнулась дона Альварес.
- Не надо! - дёрнул воротник дон Альварес и спрятал голову за спину.
Изабелла лишилась чувств.
Очнулась она в своей спальне. Первым, что она увидела, были два лица: белое и чёрное.
Изабелла заслонилась рукавом и залилась слезами.
- Не убивайтесь так, Ваше величество, - произнёс Хоаким. - У нас с доной Эленой сын и дочь, и оба обычные люди, и жена моя цела и невредима, а мы тридцать шесть лет женаты. Если кто-то и пострадал, то только я - вы сами наблюдали результат в саду.
- Не прикасайтесь ко мне!
- Не шуми! - грубо одёрнула её Элена. - Детей разбудишь. Они перепугались побольше твоего.
От неожиданности Изабелла притихла.
- Давай заключим договор: я сотру им из памяти сегодняшний день, а ты задумаешься над своим поведением.
- Но я не знаю, что мне делать!
- То, в чём клялась у алтаря, - Элена гладила детей по голове и поправляла одеяло: все трое спали под одним на кушетке.
Принцев вытащили из кустарника, а Маргариту - из дупла в старом каштане. Вопреки всему происходящему, они сами попросились на руки к отцу и не боялись незнакомой дамы, которая, по иронии судьбы, как раз была ведьмой.
- Хорошая жена должна идти к мужу по первому зову, даже если поставила хлебы в печь... - вполголоса пропел мориск.
- Что?
- Так, воспоминание из прошлой жизни. До указа об иноверцах.
Изабелла попросила оставить её в одиночестве.
Детей на всякий случай тоже унесли.
- Не казни себя, - Елена коснулась плеча своего внучатого племянника. - Ей нужно привыкнуть. Я в своё время чуть рассудка не лишилась, когда в пылу семейной ссоры оторвала супругу голову. Всё образуется.
- Давайте-ка лучше подумаем, - предложил Хоаким, - как поправдивее солгать подданным.
<p>
XI</p>
Король уединился в своих покоях. В спальню ему приносили завтрак, обед и ужин, в спальне он принимал канцлера и советника - и только их, в спальне читал и разбирал швейцарский часовой механизм, из спальни он наблюдал за придворной жизнью.
Его величество страшила самая мысль появиться на людях, потому что последние пробуждали в Его величестве самые низменные стремления. Его манил запах плоти, крови, но более всего - мозга, спрятанного, как сладкий орех, в обманчиво прочную скорлупу...
Зал и гостиную заперли на замок, лошади маялись в конюшне, гончие маялись на псарне, конюхи, егеря, сокольничьи, оружейники, гвардейцы и иже с ними маялись без дела.
Карлос перестал выезжать на охоту. Во-первых, она возбуждала голод, а во-вторых, нужно было натягивать сапоги, а он опасался повредить ноги. Во время погони за Изабеллой он вывихнул на лестнице лодыжку, а заметил это лишь к вечеру, когда несколько раз подряд споткнулся. Хоаким вправил ему сустав, но страх остался.
По той же причине Карл вздрагивал при виде мышей, которые иногда покидали убежище, чтобы обследовать большой мир. Он ведь не почувствует укуса, если, конечно, мышь пожелает отведать падали.
В Толедском замке появились кошки.
В садах же при Толедском замке, по уверению садовника, завелись кроты. Он находил ямки во всех клумбах и усердно применял колотушки и трещотки. Впрочем, садовник не исключал, что покопаться могли и кошки.
Их же винили в гибели нескольких голубей. Его высочество Филипп очень расстраивался, когда обнаруживал лишённых головы любимцев то вдалеке от голубятни, то поблизости.
Теперь король понимал, почему кошек уличают в связи с нечистой силой: на них очень удобно всё списывать.
Он старался выходить на промысел вечером, под покровом темноты, когда и внутри, и вне стен не рискуешь столкнуться со случайным прохожим.
Очень скоро несколько придворных, страдавших бессонницей, перестали пугаться, видя в конце тёмного коридора белую фигуру. Привычка - великий лекарь.
Карл понял, что его угнетает не столько само происшествие, сколько то, что случилось оно не вчера и не на днях. Двадцать пять лет он был мёртв. Его сёстры и брат играли с трупом. Его учитель втолковывал науки мертвецу. Его жена беременела от покойника.
- Ну пролежишь ты день, неделю, месяц - а дальше что? - спрашивала Элена. - На стенку полезешь? Если ты будешь вечно прятаться, к тебе никогда не привыкнут.
Они обращались друг к другу на "ты", и он называл её тётушкой. Для бабушки, пусть даже двоюродной, дона Элена была слишком молода.
К дону Хоакиму Карл тоже проникся уважением, что бесконечно раздражало грандов и идальго: только король отринул было фламандские привычки и отказался от немецкой свиты, как - полюбуйтесь-ка, сеньоры - приблизил к себе мориска! Трижды они подсылали наёмных убийц, и трижды убийцы возвращались пристыженными.
Вспомнив неудачный опыт с отравлениями, испанцы заподозрили неладное. Всё чаще в королевском замке звучали такие беседы:
- Что вы думаете делать, дон Дуарте?