- Лично я притворюсь безмозглым. Я уже перестал ставить подпись на письмах и вместо этого рисую крест. Пусть думают, что я неграмотный.
- А мне, сеньоры, притвориться не удастся, но я не стану нанимать учителей своим детям: может, хоть им повезёт?
- А я собираюсь вывезти всю семью в Новый Свет.
- Доброго пути вам, дон Хорхе, не забывайте о нас...
Но когда король поддался наконец на уговоры немки и мориска и светлым майским утром появился в тронном зале - закрыв незрячий глаз повязкой, а синие ногти перчатками и вылив на себя на всякий случай два флакона духов вместо одного - двор приветствовал его неловкой тишиной. Пока дона София, внучка некогда посмеявшейся над Эленой герцогини, не заявила во всеуслышание, что белый - символ чистоты и света:
- Ведь мы же не какие-нибудь мавры. Прошу прощения, дон Хоаким. Вот у нас даже фамилия - Альба...
На следующий день она явилась с напудренными волосами. Все остальные - и те, кто доверял её вкусу, и кто не доверял - ухватились за спасительную соломинку, и скоро среди придворных выделялись естественным цветом лишь Хоаким и его супруга. Граф Альварес, кстати заметим, тоже невольно внёс свою лепту, задав моду на высокие воротники.
Итак, толедский двор побелел, словно апельсиновая роща в весеннем цветении. Белила и пудра потреблялись здесь в неумеренном количестве, а румяна вовсе перестали пользоваться спросом. Отдельные модницы вырисовывали на шее и на висках голубые жилки. Многие обращались к доне Элене за советом, как ухаживать за волосами и можно ли высветлиться насовсем. Графиня не ожидала, что признание придёт к ней именно с этой стороны, но следовала этикету и просьб без ответа не оставляла.
Королева Изабелла становилась всё более строга.
Но несмотря на её запреты, дети тайком прибегали к отцу и к тётушке Элене, которая из всех взрослых знала самые интересные сказки.
- Вот видишь, - дона Альварес пыталась вселить надежду в Карла, - тебе же не хочется съесть собственных детей.
- Вообще-то хочется, - признавался король. - Но это всё-таки мои дети.
- Вот! - отмечал Хоаким. - Вот именно. А подданные - это дети короля, поэтому заслуживают столь же заботливого отношения.
Он был очень мудрым человеком, этот чернокожий граф.
Но досада подстерегала также и за пределами королевства. Теперь, когда у Карлоса наконец было время и средства отправиться в Рим, чтобы принять императорскую корону от Папы, он вынужден был отказаться от поездки. И хоть советники шепнули, что короноваться в Риме совершенно необязательно, он чувствовал ответственность за вверенные ему земли и вознамерился передать власть тому, кто мог себе позволить свободно ездить по Европе - брату Фердинанду.
Канцлер успел перехватить письмо и сделать на запечатанном свитке маленькую приписку, что Его величество не владеют собой и не могут рассуждать здраво.
Сия мера возымела обратное действие: австрийский король решил во что бы то ни стало прежде Рима посетить Испанию.
Карл не находил себе места. Под розовыми кустами появилась такая глубокая яма, что садовники заподозрили заговор и подкоп.
Но проще было перекопать все испанские королевства вдоль, поперёк и наискосок, чем переубедить Фердинанда. Если он принимал какое-то решение, то был незыблем в его исполнении и изменить его мог разве что на спор. Так он однажды чуть не принял лютеранство, и тётушке Марго со всем Советом Фландрии стоило множества седых волос заставить его передумать.
Карлу терять было нечего, но он опасался, что при встрече поседеет сам Фердинанд.
Младший брат оказался значительно крепче, чем можно было судить по тщедушному виду, и начал деловито выяснять, стоило ли ожидать выздоровления и нельзя ли ему, Фердинанду, просто вести все дела от имени Карла, ведь денег хватит только до путешествия в Рим и обратно, а подкупить курфюрстов для внезапного переизбрания императора уже не на что.
Карл укоризненно посмотрел на него и покачал головой:
- Вот как ты правишь Австрией. А может, мне призвать тебя к ответу, раз я пока ещё император?
- Лучше уж взять деньги у одного курфюрста и передать другому, чем задирать налоги, - не остался в долгу Фердинанд.
- Так посоветовал Шьевр.
- Шьевр, - всплеснул руками Фердинанд. - Когда ты научишься думать сам?
- Эта страна - чужая. А у него большой опыт.
- Ты живёшь здесь пятнадцатый год, и она до сих пор чужая?
- Представь себе. А Шьевр спас мне жизнь, и я не могу просто так отправить его в отставку...
- Спас тебе жизнь? Ну-ка поподробнее?
Сам канцлер в это время тщетно пытался подслушать разговор братьев. Но это было невозможно, потому что беседа шла с помощью жестов. Карл и Фернандо привыкли общаться так с детства, придумав целый язык, поскольку внятная речь для обоих была непосильна. Мессир Шьевр мог разве что подсмотреть, но тоже без особой пользы, ведь значения им увиденного он не знал.
Тем временем Карл спрашивал, не получал ли Фердинанд писем от Элеоноры:
- Боюсь она до сих пор обижена, что я навязал ей брак с Франциском.
- Не беспокойся, мне она тоже давно не пишет. Они слишком увлечены друг другом, чтоб отвлекаться на нас.