Его взгляд тускнеет. Он смотрит на меня, как на кусок мяса. Мне кажется, что еще мгновение, и он бросится, разорвет меня в клочья, оставив только кровь и испуганные глаза. Но время идет, он молчит, только обжигает голубыми глазами.
Небо тоже может делать больно, если его проткнуть насквозь.
Он резко отворачивается, поднимается с металлического стула и идет к двери.
Что-то внутри резко обрывается, покрывается холодом и падает куда-то вниз. Наверное, это мое сердце.
Тут я понимаю, что сделала больно человеку, который не виноват ни в чем. Он не причастен к моей боли, к боли от которой хочется выть, лезть на стенку, рвать волосы и кричать, кричать в пустоту, стоя на крыши пятиэтажки и боятся спрыгнуть с нее. Он ведь ни в чем не виноват.
Но королева всегда права! Не так ли? Нет, не так!
- Простите, - резко бросаю я. - Я не хотела.
Он останавливается буквально в двух шагах от двери. Замер, словно решает, как ему поступить. Затем оборачивается и улыбается.
Не знаю почему, но его улыбка придает мне уверенности в себе, согревает отравленную душу.
- Тогда продолжим наш разговор, - он возвращается обратно за стол.
- Да, конечно.
Нет смысла больше молчать, теперь я могу излить душу, рассказать обо всем, что столько времени причиняло мне боль, не давало спать по ночам. Теперь я могу исповедоваться, как перед смертью. А он станет моим священником. И пусть он не отпустит мои грехи, как отпускают голубей школьники на последнем звонке, пускай он укорит меня, даже накажет. Но я приму любое решение, любой приговор, но только с чистым сердцем и светлой душой.
Даже самый великий грешник достоян прощения.
Королева так долго боролась за власть, что потеряла на этом пути все, что было ей дорого. Она много раз любила, но всегда обжигалась. Ее никто не любил по-настоящему. Всем нужна была только ее власть, авторитет и лучи ее славы. Быть королевой сложно и приятно, но так противно одновременно. Но если ты стала ее, то будь до конца, не только до самой своей смерти, но и после нее.
Он открыл папку, щелкнул ручкой и написал: «4 декабря. Начало».
- Расскажите мне, пожалуйста, зачем вы убили Никиту Громова?
- Ника? - вопросительно изогнула я бровь.
- Да, Никиту Громова.
- Господин следователь, - улыбнулась я. - Нам с вами предстоит очень долгий разговор. Эта история длиной в 12 лет. Давайте перейдем на «ты». Тем более после моего рассказа, мы с вами станем, как родственники. Сплетемся одной ниточкой.
Он улыбнулся легко и просто, словно подписал контракт на миллион долларов.
- Игорь, - он протянул мне руку.
- Думаю, мое имя вам известно, но на всякий случай я его повторю. Вика. Увы, но пожать тебе руку не смогу, браслетики мешают.
Я положила на стол руки, на запястьях которых мотались наручники.
- Не очень удобно, да? - задал он вопрос.
- Честно, нет.
- Я мог бы тебя освободить от них, но...
- Но боишься, что я прикончу тебя, - пожала я плечами и громко вздохнула. - Ничего страшного, я привыкла к образу зверя. Он мне даже начинает нравиться. Знаешь, меньше вопросов задают.
Он молча поднялся со стула, подошел ко мне. Достав из кармана небольшой ключик, потянулся к моим рукам.
Я быстро убрала их.
- Не боишься? - спросила я.
- Нет, ты слишком добра, чтобы причинить мне боль. Тем более я ничего плохого тебе пока не сделал.
Я обвела его взглядом. Ты прав, как никто другой. Я не трогала тех, кто был со мной добр.
- Ты передумала освобождать свои руки? - спросил он.
Я молча протянула ему запястья. Через секунды я почувствовала облегчение, словно с меня упала ноша весом в тонну.
- Тем более мне некуда бежать, и это бессмысленно, - закончила я его мысль.
Я опустила глаза в пол.
- Так вот, - начала я свой рассказ, - знай, что я ни капельки не раскаиваюсь в том, что убила этого ублюдка Ника. Да, он снится мне по ночам, да он является моим кошмаром. Да, каждый раз закрывая глаза, я слышу его крик, его мольбы о пощаде. Но знаешь, это не сравниться с тем, что делал он. Ты считаешь меня чудовищем, больной шизофреничкой. Это твое право. Да, что греха таить, все так считают. Знаешь, что сказала мама Ника, когда меня забирали сюда? Она сказала, что я буду гореть в аду, а я ей ответила, что ее сынок уже там.