Людей не было. Холл пустовал. Мне было одиноко и скучно. В голове был только один вопрос, зачем меня сюда привели?
Мне было шесть. Моя жизнь только должна была начинаться, но оказалось, что она уже закончилась.
Мама вернулась бледная и немного постаревшая, словно там за поворотом из нее вырвали немного молодости и уверенности в себе.
Единственное, что она мне сказала за все это время, пока мы добирались до этого места и пока ждали в холодном вестибюле, было сухое, колючее, пронизывающее до боли «пойдем».
Грубо схватив мою ладонь, она потащила меня по лестнице. Мы поднимались все выше и выше, пока не достигли четвертого этажа.
Зеленые, обшарканные стены давили на меня, словно меня зажали между тисками. Все вокруг выглядело болезненно, наверное, как подобает всем больницам.
Двери смотрели друг на друга. Они были близнецами. Такие одинокие, старые и за каждой из них жила своя история, которую объединяло одно - боль и страдания.
В сопровождение того доктора с бородой, мы подошли к одной из дверей.
Врач что-то буркнул маме, и та молча кивнула.
Она опустила ручку двери, и мы зашли вовнутрь.
Свет. Здесь было светло, даже, как показалось, слишком. Белые стены, огромные окна, белый потолок, и отец, который сливался с таким интерьером.
Сначала я не узнала его. Худой, маленький, словно его хорошенько отжали, а затем высушили в стиральной машине. Его кожа была бледной, а глаза пустыми, как у человека, которого приговорили к смертной казни. В них не было жизни.
Я, еле сдерживая себя, подошла к нему. Он смотрел на меня и улыбался. Но это была уже не его, наполненная смехом, улыбка. Она была другой, как и он сам. Но я все равно знала, что он меня любит.
- Вика, - он пытался говорить, но его лицо искажала страшная гримаса, - доченька. Я так сильно тебя люблю!
- Папочка, я знаю!
По его щеке невольно стали катиться слезы, от чего я тоже стала плакать.
Я не понимала, что происходит, но чувствовало, что сегодня все поменяется, и, причем, не в лучшую сторону.
Мама уводила меня из палаты с боем. Помню, я вцепилась в край больничного одеяла, кричала, чтобы она меня оставила с папой, и даже ее укусила, за что получила.
Я до сих пор не понимаю, как устроен наш мозг. Почему мы отчетливо помним самые плохие моменты своей жизни, а радости забываем, словно их и никогда не было.
Боль не делает нас сильнее, наоборот, она убивает последнее человеческое в нас.
Спустя каких-то две недели моего папы не стало. Об этом маме сообщили по телефону. Я подслушала ее разговор с врачом.
Я долго не могла поверить в это. Закрылась у себя в комнате, ревела. Но ничего нельзя было изменить.
Мне было шесть.
Ему не исполнилось даже тридцати.
Он умер мучительно.
А стала жить в его муках.
Похороны прошли также быстро, как проходит первая влюбленность. Вроде больно, но жить можно.
Мама была расстроена, или это мне хотелось, чтобы она была расстроена. Много людей пришла проститься с отцом. Среди них были его коллеги по работе, сослуживцы по военной части, одноклассники и даже учителя.
Все говорили только хорошее о нем, никто не мог сказать ничего плохого.
Потом в ресторане, сидя за столом, все вспоминали его, каждый присутствующий рассказывал о своем, но всегда упоминал имя папы. Но мне казалось, что я была здесь лишняя. Я никогда не была на похоронах, и если честно, больше не хотела.
Похоронив один раз кого-то, ты будешь каждый день хоронить сама себя, повторяя, что это лучшее, что ты можешь сделать для себя.
Мы остались втроем: я, мама и наша общая боль, хотя потом я поняла, что боль то у нас была у каждого своя.
Мне было шесть.
Ей было тридцать.
Она была готова жить.
А я была готова закопать себя.
Но время расставило все по своим местам.
Время сделало свое дело.
Плохо или хорошо, но боль воспитала во мне королеву.
***
- Мое кольцо, - шепнула я.
- Что? - еле произнес Игорь.
- Мое кольцо - моя корона. Это символ моей власти, - улыбнулась я. - Оно сейчас у вас.
- Его забрали вместе с личными вещами?
- Да, - кивнула я.
- Прости, но так положено, - Игорь отвернулся.
Ему стыдно, он просит прощения! Но за что!
- Прости, если причиню тебе боль, но из- за чего умер твой отец?
- Опухоль головного мозга. Шансов на выздоровления равны нулю.
- Сочувствую, - мягко, словно боясь разбить что- то хрупкое внутри меня, произнес он.
Игорь, не бойся, все, что можно было разбить, я давно уже разбила. А осколки закопала в своей могиле, там же где похоронена моя душа и сердце.