– Пусть едет обратно и учится у праха Хэмилтона. Я её не возьму, – равнодушно бросил он и спрыгнул со своей жёрдочки на пол. Около длинного стеллажа с книгами преданной тенью шевельнулся Дюссо.
– Возьмёшь, – пришёл спокойный ответ, и Ланг замер в дверях.
–Нет. Мне не нужна в травме эта наивная дурочка.
– Я сказала, ты возьмёшь. Иначе можешь попрощаться не только с работой, но и с лицензией.
Мужчина медленно повернулся, и его узкое лицо высокомерно скривилось.
– Угрожаете мне… доктор Энгтан? – тихо спросил он.
– Информирую, что ты вылетишь отсюда без рекомендаций и шанса на практику, если к июлю мисс Роше не получит лицензию. Она. Мне. Нужна. Я доступно донесла свою мысль?
На кабинет рухнула тишина, вдавив Рене в кресло, когда Энтони Ланг медленно повернул в её сторону голову. И от взгляда полного самой настоящей ненависти, которым он смерил сжавшееся в кресле тщедушное тельце, захотелось в панике заорать, но Рене лишь попыталась смущённо улыбнуться. Она не предполагала, что выйдет именно так. Отчаянно переживала, что стала причиной конфликта и чьих-то неудобств, однако сказать об этом не успела. Ланг дёрнул головой и посмотрел на главного врача.
– Яснее и не скажешь, – процедил он, а затем вылетел прочь из кабинета. Следом за ним, приветственно помахав Рене рукой, спокойно вышел Дюссо.
Ну а доктор Энгтан вздохнула и покачала головой.
– Я приношу извинения за поведение и слова моего врача, – спокойно проговорила она, словно ничего не было. Так, небольшой обмен мнениями. – Надеюсь, это никак не повлияет на ваши будущие деловые отношения. Увы, доктор Ланг слишком упрям и не любит брать учеников. Но Рене Роше слишком ценное приобретение, чтобы…
– Вы не должны были так делать, – неожиданно даже для самой себя перебила Рене. Она не знала, где набралась наглости договорить до конца, но и оставить произошедшее неразрешённым не могла.
– Прошу прощения? – Энгтан казалась искренне удивленной.
– Какими бы благими намерениями вы ни руководствовались, но доктор Ланг вряд ли заслужил подобное обращение. Профессор Хэмилтон всегда говорил, что наставничество – это в первую очередь доверие. А разве можно доверять кому-то насильно? – Рене поднялась и подхватила плащ. – Вы ведь даже не предупредили его, что я буду здесь, верно?
Она посмотрела на главного врача, и когда та не ответила, нервно стиснула плотную ткань.
– Прошу меня извинить, – пробормотала Рене и вылетела из кабинета.
Она бежала так быстро, как только могла, и постоянно озиралась по сторонам в поисках Ланга. Надежда, что разгневанный хирург не успел уйти далеко была призрачной, но всё-таки оправдалась, когда в конце коридора Рене заметила его высоченную фигуру в чёрном. Он точными росчерками подписывал какие-то бумаги, что совала ему под нос светленькая медсестра, и, кажется, собирался уходить. По крайне мере, его левая рука уже тянулась к ведущим на лестницу тяжёлым железным дверям, когда, наплевав на любые правила приличия, Рене бросилась к нему и крикнула:
– Доктор Ланг, подождите. Пожалуйста. – Она торопливо стучала каблуками по резиновому покрытию пола. – Мне нужно вам кое-что сказать.
Мученически закатив глаза, заведующий отделением поставил последнюю закорючку, что-то с улыбкой шепнул медсестре и повернулся к спешившей к нему навстречу взлохмаченной Рене. Без особого интереса он следил за её быстро приближавшейся фигуркой и от скуки едва не зевал.
– Что вам ещё нужно? – лениво спросил Ланг, стоило ей остановиться.
– Я… Я хотела бы извиниться за то, что произошло сейчас в кабинете, – быстро проговорила она и, так как никаких комментариев не последовало, продолжила: – За сказанные вам слова, за всю ситуацию, которая случилась из-за меня. Поверьте, я не знала и действительно не хотела, чтобы так вышло.
– Неужели? – странным тоном произнёс Ланг, а затем скрестил на груди руки, отчего прямо перед носом Рене оказался странный лабиринт татуировки.
Задрав голову, чтобы смело посмотреть в золотистые глаза, она никак не могла истолковать пойманный взгляд. Чего там было больше – насмешки, интереса или же напряжения. Впрочем, вся поза доктора Ланга выражала едва сдерживаемое нетерпение, словно он уже был готов запрыгнуть на свой байк и умчаться прочь. Право слово, не человек, а рождённое в плоти и крови олицетворение стремительности. И всё же Рене должна была договорить, а он выслушать.