Судорожно сглотнув, Рене попыталась сообразить: заорать или же будет мудрее подождать, пока домушник осознает – здесь нечего брать, но мозг заклинило. Он не мог ни открыть рот, ни перестать лить слёзы. Хорошо хоть дыхание перехватило от ворвавшегося с улицы холода, и дурные всхлипы потонули где-то в животе. Однако тут раздался новый шорох, и всё в том же окне показался второй. Напарник? О господи! Рене было дёрнулась, но тут…
–Слышь, мужик. По-моему, ты ошибся домом,– произнёс по-французски чуть гнусавый голос, а Рене едва не свалилась с дивана от облегчения. Прямо сейчас она почти уверовала в магию, ангелов и чудо Господне, потому что вслед за головой говорившего в проёме показались широкие плечи, а затем и пернатые косы Чуб-Чоба.
Тем временем незнакомец мазнул сажей тени по стене и повернулся. Чёрный. Совсем чёрный. Прямо как…
– Неужели? – с типичной калифорнийской интонацией Энтони хмыкнула по-английски огромная головёшка, и Рене зажмурилась.
–Ага. Иди воруй в другом месте, а здесь ничего не трогай. – Чуб-Чоб был опасно невозмутим, но Энтони это не впечатлило. Он что-то поудобнее перехватил, а потом саркастично протянул:
– Вот как. А иначе что?
Рене медленно выдохнула.
–Выбью зубы.
У неё откровенный бред. Однозначно. Галлюцинации, воспалённые сновидения, смешение языков, возможно, самая настоящая агония, потому что так не бывает. Нормальные люди не вламываются в окна, когда для них открыты двери, не ведут разговоры посреди ночи и уж точно не пытаются договориться с потенциальным вором. По крайней мере, в голове Рене это выглядело именно так. Но когда она распахнула глаза, то увидела, как весьма материальный в лучах фонаря Ланг шагнул в сторону окна.
– Пошёл вон, – процедил он, прежде чем ухватиться за раму. Энтони хотел было захлопнуть вертикальную створку, но Чуб-Чоб не дал этого сделать. Уперевшись спиной в верхний край, индеец потянулся вперёд и ввалился в тёмную гостиную. Послышалась ругань, возня, а потом звук удара.
Решив, что на сегодня цирка достаточно, Рене осторожно приподнялась на слабых от дрожи руках. В гостиной становилось безумно холодно, так что зубы громко клацали, а сама она почти билась в конвульсиях, но всё равно постаралась чётко проговорить:
– Прекратите.
Голос звучал негромко, но этого хватило, и шум резко стих. С трудом скатившись с дивана, Рене неловкими шагами, почти наобум дошла до торшера, едва не сбила тот на пол, но вовремя ухватилась за потёртое дерево и наконец дёрнула шнур. Резанувший по глазам свет показался острее скальпеля, которым наживую вскрыли глазные яблоки. Боже… Рене прижала к векам ледяную руку и опять неуклюже пошатнулась. И как эти двое здоровяков вообще сюда забрались?
– Закройте, пожалуйста, окно. Очень холодно, – прошептала она, а сама уже не чувствовала, как трясётся.
– Но этот тип… – попробовал возмутиться Чуб-Чоб, однако Рене перебила.
– Окно. Пожалуйста.
Челюсть окончательно свело, а пальцы чуть не переломили стойку торшера. Но ноги твёрдо стояли на земле. Стоило ли благодарить натренированный за годы вестибулярный аппарат, или на сегодня вселенной просто уже хватило её унижений, однако Рене лишь покачнулась. Сухой треск захлопнувшегося окна ознаменовал маленькую победу. А в следующий момент что-то холодное и мягкое ткнулось в левую руку, прежде чем тело потрясающе легко воспарило. Так беззаботно, что даже боль в истерзанных температурой мышцах на мгновение показалась не настолько убийственной. Лба коснулись сухие губы, а нос защекотал запах мяты – резкий и почему-то злой.
– Твою же мать.
Ланг, как всегда, был удивительно краток. Перехватив поудобнее свою вялую ношу, он в один километровый шаг добрался до дивана и небрежно уселся на невысокую спинку. Рене почувствовала, как туловище сначала сжало, а потом что-то приятно прохладное пролезло под ворот куртки и прижалось к шее.
– Где здесь аптечка? – раздался над головой недовольный голос Тони. Обращался он при этом не к хозяйке той самой пресловутой аптечки, а к ещё одному гостю. Но тот был явно растерян.
– Мне неизвестно, – медленно ответил Чуб-Чоб на ломаном английском, и в груди Ланга что-то заклокотало.