— Я не позволю им трогать этих людей, — говорит Кэнди. — Это я его убила.
Я посмотрела ей в глаза. Кэнди видела: перед этим я смотрела на Мату.
— Вот так, и только так, — говорит. А сама понимает, что я вовсе не согласна с ней.
— Кэнди! — говорю я.
— И мне понадобится ваша помощь, — перебивает она меня.
— Самая большая помощь, какую я могу тебе оказать, — это заставить тебя рассказать правду, Кэнди, — говорю я.
— А я вам правду рассказала, — отвечает она. Но понимает, впрочем: я ей ничуть не верю. — Вы можете сделать одно из двух, — продолжает Кэнди. — Помочь мне — или уехать.
— Уехать? — спрашиваю. Мне уже незачем смотреть на убитого. Мне уже незачем смотреть на Мату. И она, девчонка эта, отлично понимает, что никуда я не уеду, что уехать я не могу. — Уехать? — снова спрашиваю я.
— Тогда помогите.
— Как я могу тебе помочь?
— Мне нужны еще дробовики двенадцатого калибра, — говорит Кэнди.
— Что?!
— Достаньте мне дробовики двенадцатого калибра, — говорит Кэнди. — И пригоните сюда побольше народу.
— Побольше народу? — переспрашиваю я. — А это еще зачем?
— Вы их видите? — спрашивает Кэнди и кивает на галерею.
Конечно, вижу, и совершенно незачем мне еще раз на них смотреть.
— Я вижу стариков с дробовиками, конечно, вижу, — говорю я, — а дальше что?
— А дальше, — отвечает она, — мне нужно, чтобы их было больше. Приедет Мейпс, двоих излупит и заставит расколоться, потом одного арестует. Мне нужно, чтобы здесь было много людей.
— Кэнди, ты в своем уме? — спрашиваю. — Ты в своем ли уме? Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Я понимаю, что я говорю, и понимаю, что я делаю, — отвечает Кэнди. — Пригоните сюда как можно больше народу, и побыстрей.
— Кого тебе пригнать?
— Кого? — говорит. И смотрит на меня так, будто я ей голову морочу. Но я вовсе не морочу ей голову, я действительно не понимаю, о ком она говорит. — Кого? — спрашивает снова. — Да здесь во всем округе нет такой семьи, которой не принесли бы горя Фикс и компания! Вы старше, вы все это знаете лучше, чем я. Зовите сюда любого, всех зовите. Пришла их пора дать отпор.
— И погибнуть? Ты этого хочешь? Залить кровью деревню?
— Вы взгляните, взгляните, мисс Мерль, — говорит она и показывает рукой на галерею. Мне незачем туда глядеть, и без того знаю, как тихо они там сидят, как жадно слушают. — Разве не готовы они умереть? — спрашивает Кэнди. — Посмотрите на Мату. Вы ведь знаете Мату, вы его знаете, мисс Мерль? Мисс Мерль, я спрашиваю: знаете вы Мату?
— Знаю, Кэнди, знаю я его, — отвечаю. — Мату я знала задолго до того, как ты родилась.
Я посмотрела на нее — и смотрела довольно долго, чтобы дать ей понять: стрелял он, а не она, и мне это известно. Кэнди быстро отвернулась.
— Посмотрите на Руфа, — говорит. Это чтобы отвлечь меня от Мату. — Посмотрите на Джонни Пола.
— Ох, Кэнди! — говорю я.
— У нас мало времени, — говорит она. — Нам ведь все же надо известить Мейпса. Я хочу опередить его хотя бы на час. Лу должен приехать сюда раньше Мейпса. Мне нужно, чтобы сюда пришло как можно больше народу с дробовиками двенадцатого калибра и гильзами из-под пятого номера. Стреляными гильзами. Стреляными. Времени у вас немного. Поговорите с Джени.
— С Джени? Да о чем мне с ней говорить?
— Если сами вы забыли, что и кому здесь сделали Фикс и его дружки, может быть, Джени напомнит вам. Я не дам этих людей в обиду ни Мейпсу, ни Фиксу.
— Кэнди, — говорю я. И протягиваю к ней руку, но она отодвигается. — Кэнди…
— Нет, я не позволю обижать этих людей, — говорит, — я их буду защищать. Мой папа и все наши, кто жил тут до него, всегда так поступали, и я…
— Кэнди! — говорю.
— Я одна буду их защищать. Пусть только попробуют кого-нибудь из них обидеть, я их буду защищать одна!
— Кэнди, я прошу тебя. Пожалуйста, Кэнди…
— Я его застрелила, — говорит она.
— Да ведь ни одна душа в округе этому не поверит.
— А мне все равно, чему верят люди в этом округе, — отвечает. — Какое мне дело, чему они тут верят, в этом округе? Я одна буду их защищать!
Я отвернулась и стала смотреть на Мату — он сидел на корточках черный-пречерный и, как ребенка, держал двустволку в руках. Бог ты мой, сколько раз мы разговаривали с ним: я стояла во дворе, а он сидел на корточках, как сейчас, а она, малышка эта, рядом с ним в углу галереи! А сколько раз я на машине, не останавливаясь, проезжала мимо, но всегда махала ему рукой, а он сидел у стены в своей любимой позе, а малышка на крыльце или в уголке, и вечно-то они о чем-то меж собой толкуют. А сколько раз мы разговаривали в Маршалловой усадьбе: я сидела на веранде, Мату — на крыльце, свесив между колен свою старую шляпу, а она на перилах, к нему все льнула, не ко мне, не к тетушке, не к дяде. Сколько раз так было? Сколько? Сколько?