— А то. Никто не будет сидеть за кассой, если только ты сам не захочешь занять это место.
— Да что-то не горю желанием.
— Я на тебя и не рассчитывал.
— А у меня есть выбор?
— Конечно есть. Ты белый, тебе уже за двадцать один. Все двери открыты.
— А если я хочу сохранить работу?
— Ежели так, садись в чертову кабинку.
Джоджо глянул на кассовую кабину, затем снова на Гиббса и усмехнулся.
— Только бы никто не дернул за рычаг. Не хочу падать в воду.
— Какой еще, к черту, рыча… а-а. Понял, понял. Всё шутки шутишь…
— А то.
— Ну, мы не в цирке, а в респектабельном отеле. Так что я думаю, сегодня у тебя двойное дежурство.
— Я не могу одновременно следить за кассой и патрулировать этажи.
— С каких пор ты патрулируешь этажи? Просто сиди спокойно и держи ушки на макушке, нос по ветру. Не так и сложно, да, Уокер?
— А вдруг случится чего?
Гиббс нахмурился, склонил голову набок. Впервые за все время Джоджо подметил, каким детским и незрелым становится лицо босса, когда он так делает.
— Если чего случится — разберись. Тебе за это деньги платят.
— А как насчет премии? — уточнил Джоджо.
— А ты парень не промах, — снисходительно сказал Гиббс, похлопывая Джоджо по плечу. — Завтра из Литл-Рока приедут люди, как-то связанные с «Дочерями Конфедерации»[8]. Говорят, собираются устроить танцульки или что-то в этом роде, словом, почтить воинские узы. Я не думаю, что они приедут до твоего отбоя… хм-м-м… до того, как ты закончишь смену… где-то в семь, ну так, чтобы ты знал…
— Такой график — только за двойную премию.
— Ладно. Черт с тобой. По рукам. Что-нибудь еще?
— Не знаю, — ответил Джоджо, пожимая плечами. — А что? Есть предложения?
— Чарльз хорошо держится? Справляется с работой?
— Конечно. Он хорош.
— Он отличный малый, — согласился Гиббс.
— Ему тридцать семь, — сказал Джоджо.
— И что?
— Ничего.
Гиббс на мгновение растерялся, но тут же пришел в себя. Он развернулся и пошел прочь, но остановился и снова оглянулся на Джоджо.
— Да, еще кое-что, — добавил он. — Те киношники, что заселились вчера вечером, — не спускай с них глаз, ладно? Вряд ли от них могут быть неприятности, конечно…
— Я понял, — ответил Джоджо.
— …И я уверен, что их проверили, они не натворят чего-нибудь…
— Я займусь этим, босс.
Гиббс улыбнулся и сложил руки вместе.
— Я знал, что могу на тебя рассчитывать, Уокер. Да, может, люди говорят всякое… — Он оборвал себя на полуслове.
— А что? Что люди говорят?
— Ну, ты же знаешь, какими бывают люди. Я хотел сказать, что все, что ты делаешь, я считаю правильным, несмотря ни на что. Считаю, иной раз не стоит совать нос в чужие…
— Да, — перебил его Джоджо, цедя каждое слово сквозь зубы. — Иной раз — не стоит.
— Вот и я о том, — согласно закивал Гиббс.
Они обменялись неловкими взглядами, затем Гиббс причмокнул губами и потер ладонью о ладонь.
— Ну что ж, если больше ничего не нужно…
— Думаю, мы все вопросы уладили, босс.
— Славный ты все-таки малый.
Джоджо вернулся в кабинку и уже через несколько минут на своей шкуре ощутил, что чувствует тигр, запертый в неволе. Он огляделся в поисках любого чтива, которое могло остаться после Джейка, но не нашел ничего, кроме брошюрки, живописующей чудеса природы северо-западной части штата. Давненько их тут не раздавали — наверное, с тех пор, как парочка молодоженов задумала провести медовый месяц в Озарке[9] да где-то там и сгинула. Джоджо задумался, не поймали ли их в такую же клетку пьяные деревенщины. Держали где-нибудь втихаря, издевались всячески и в один прекрасный день замучили до смерти.
Но разве он сам не был весь последний год заперт в собственноручно возведенной клетке? Он мог бы уехать куда-нибудь в другой город или штат или, черт возьми, в Мексику, имей это хоть малейший смысл. Начать жизнь с чистого листа, может, сменить имя вдобавок. На любое другое, какое нельзя исковеркать до Джоджо или иного непутевого прозвища. Начать ужиматься и экономить до тех пор, пока не сможет позволить себе электрическую процедуру по сведению волос у какого-нибудь доктора-шарлатана в маленьком пограничном городке, где вместо огромных высоток на горизонте красуются гигантские радиовышки. Больше никакого Джоджо — мальчика Псоглавца. Никакого проклятого синдрома Амбраса[10]. Никакого Джорджа Уокера.
С другой стороны, вероятно, это и есть клетка — собственное «я», голова. Его разум хоть в нем нет решеток, однако клетка самая настоящая. И если долго самому себе морочить голову… нет, дело даже не в том, чтобы долго ее морочить, а в том как. Если мыслить как чернокожий, партия проиграна заранее. Да и сторонников расового смешения не сыскать в радиусе пяти сотен миль. Поморочил себе голову — и работы как не бывало, скромное положение в обществе рассосалось. Пусть даже это положение держалось на том, что никто не знал, что он — урод, натуральный гребаный вервольф с шерстью и всем остальным, какая уж разница? Теперь всё гораздо хуже. Он сам себе — пожизненное заключение без возможности досрочного освобождения. Узник неприступной башни, которую сам возвел, своими волосатыми лапами.
8
9
10
Самая сложная форма врожденного универсального гипертрихоза, характеризующаяся наличием длинных и пушистых волосков по всему лицу и телу, которая иногда сопровождается аномалиями черепа и прикуса.